Вадим Цымбурский - Морфология российской геополитики и динамика международных систем XVIII-XX веков

Особенно жестко Савицкий критикует утопические построения Трубецкого насчет противостояния «романо-германской алчности» через плюралистическое миропонимание и отказ не романо-германской интеллигенции от «эгоцентризма». «Люди именно потому и приемлют ту или иную идеологию для удовлетворения своих духовных потребностей, что видят в ней "нечто… высшее и совершенное"» [там же, 158–159]. Признать чужую идеологию как равноценную своей – значит обесценить свою. Как немыслимо освободить от ига Запада всё человечество (освобождены могут быть лишь те, кто способен к военной и культурной борьбе за самоутверждение), так же нельзя освобождаться от «романо-германского гнета», отрекаясь от «эгоцентризма»: отрекшийся от «эгоцентризма» народ открыт для всех и всяческих влияний. Культура самоутверждения начинается через возвращение народа к эгоцентризму, к готовности бороться за свою идеологию против всех чужестранцев. Не через плюрализм, а лишь через жесткий эгоцентризм Россия утвердится в качестве противостоящей Западу цивилизации-противовеса. Более того, чтобы утвердиться в таком противостоянии, следует освободиться от терминологических иллюзий, связанных с существованием Европейской России. Следует реструктурировать терминологию так, чтобы она создавала картину целостного мира, способного противостоять Европе. Так возникает формула «России-Евразии» (Большевизм не как проект переустройства Европы, а как конструирование противостоящего Европе центра.) В решении своей задачи Россия обязана быть последовательно эгоцентрична. Нет ничего невозможного в том, что противостояние Европы и России «вовлечет в свое лоно также и некоторые народы "Азии"» [там же, 157]. Но «следует оговориться, что расширение этих рамок на такие народы, как индусы или китайцы, отнюдь не означает расширения их до пределов всего "Человечества". Ибо индусы или китайцы в смысле потенций культурно-исторического противопоставления отнюдь не однохарактерны, например, неграм, австралийцам или папуасам…» [там же.] Речь идет не об освобождении культур, а о самоутверждении цивилизаций древних традиций, имеющих большой опыт государственно-имперского строительства и способных стать основой милитарной мощи [54]*.

В ходе дискуссии начала 1921 г. Савицкого с Трубецким первым было введено понятие «Евразии». Цель заявления была проста: утверждая противостояние Европы и России, элиминировать сам термин «Европейская Россия», как бы входящий в оба противопоставляемых термина. Фактически та же задача, что и у Семенова-Тян-Шанского, но первый, стремясь снять противопоставление Европейской и Азиатской России, вводит «Русскую Евразию» как соединительный член, используя выражение «евразийские степи» для порождения существительного. Савицкий же пытается отменить понятия «Европейской» и «Азиатской» России, объединив обе термином «Евразия»; впрочем, отсылка к «евразийским степям» в смысловой структуре этого термина сохраняет важное значение, как мы увидим ниже в связи с двусмысленностью роли «Дальнего Востока» в евразийской модели России.

Разрабатывая свою доктрину, евразийцы ввели понятие «геополитики»: с конца 1920-х появляются в их трудах такие заглавия, как «Геополитические заметки по русской истории» [Савицкий 1927], «Географические и геополитические основы евразийства» [Савицкий 1933], «Из области русской геополитики» («младший» евразиец К.А. Чхеидзе [Чхеидзе 1931]). Попутчик, а затем оппонент евразийства П. Бицилли противопоставляет «вероисповедные» и «геополитические» мотивы евразийства [Бицилли 1993, 285, 286] и ставит в особую заслугу Г. В. Вернадскому подход к истории России с «геополитической» точки зрения («изучение истории России как геополитической величины»). Один из участников этого движения Н. Алексеев прямо указывает, что евразийцы являются основателями в русской науке геополитического подхода к русской истории, – что, впрочем, не мешало евразийцам указывать на таких предшественников, как Данилевский, Менделеев, Мечников, Ламанский.

Разрабатывая свою геополитику, евразийцы, может быть, невольно оказались на стыке двух геополитических подходов, разрабатывавшихся в Европе первой четверти XX в. С одной стороны, проблема России как автономного (или «автаркического» мира), мыслимого в виде гигантского континентального пространства, свела их не только с немецкой антропогеографией Ратцеля, но и с геополитикой школы Хаусхофера, активно разрабатывающей доктрину т. н. «Пан-идей». Не случайно в 1927 г. Чхеидзе печатает одобрительно принятую Савицким статью о «государствах-материках», усматривая в Лиге Наций прообраз оформления будущего государства-материка Европы. Разрабатывая контуры возможных государств-материков «Пан-Азии», «Пан-Ислама», «Евразии» и «Европы», а также области их грядущих столкновений и битв, Чхеидзе не только идет вместе со школой Хаусхофера и уже предвосхищает его книгу 1931 г. о «Пан-Идеях», но и в некоторой степени оказывается предшественником доктрины «столкновения цивилизаций» С. Хантингтона (схемы столкновения Европы и Пан-Ислама в Средней Азии и на Кавказе, Евразии и Пан-Азии в Манчжурии, Западном Китае, Тибете, Евразии и Европы в Прибалтике, Евразии, Европы и Пан-Ислама на Балканах). Савицкий не только принял эту доктрину, но в 1932 г. предложил свою схему становления государственных типов: государства-города, государства-территории, нации и государства-материки, – вводя точные количественные параметры для каждого из этих типов.