Вадим Цымбурский - Морфология российской геополитики и динамика международных систем XVIII-XX веков

По своей словопонятийной структуре «геополитика» есть некая встреча или синтез представлений о «географическом» и «политическом». Такую этимологическую внутреннюю форму вложил в это понятие его создатель Р. Челлен, назвав геополитикой гипотетическую «науку о государстве как географическом организме, воплощенном в пространстве» [Kjellen 1924, 45]. Англичанин X. Маккиндер, американец Н. Спайкмен, немцы К. и А. Хаусхоферы, русский П.Н. Савицкий [7]зовутся геополитиками, так как в их трудах политика стыкуется с географией, а политическое целеполагание – с представлением структур земного пространства.

Некоторые российские политологи в последние годы отрешаются от базисного смысла «геополитики», пускаясь в свободные переосмысления модного концепта. Так, К.Э. Сорокин хочет понимать под геополитикой «комплексную дисциплину о современной и перспективной "многослойной" и многоуровневой глобальной политике» [Сорокин 1995, 9; 1996, 16]. Аналогично КС. Гаджиев призывает переосмыслить в слове «геополитика» элемент «гео-» так, чтобы обозначать этой частицей «не просто географический или пространственно территориальный аспект в политике», но «всепланетные масштабы, параметры и измерения, правила и нормы поведения в целом, а также отдельных государств, союзов, блоков в общемировом контексте», а заодно и «восприятие мирового сообщества в качестве единой завершенной системы в масштабе всей планеты» [Гаджиев 1997, 17, 38]. При этом «геополитика» становится синонимом «мировой политики» – и, соответственно, отождествляется либо вообще с изучением международных отношений, либо с обзором наиболее глобальных всемирных процессов в духе докладов Римского клуба, – для чего в наши дни часто используется специальный термин «глобалистика».

Похоже, сознавая, что «геополитика» в его понимании во многом совпадает с глобалистикой, Сорокин попросту отказывается учитывать последний термин, относя его к «разряду журналистских изысков» [Сорокин 1995, 8]. Но такой «изыск», по крайней мере, позволяет избежать дезориентации читателя, происходящей, когда ему преподносится «геополитика без географии», с перетолкованной частицей «гео-». Можно по-человечески понять ученых, пытающихся охватить словом, популярным в нынешней России, более привычные для них формы дискурса и виды исследований. Но надо осознавать, что в этих случаях имеет место подмена предмета, терминологическая и концептуальная. Я считаю себя безоговорочно вправе исходить из нормативной трактовки, отождествляющей «гео-» в слове «геополитика» с «географией» и «пространством»: в конце концов, именно такое восприятие и стоит за наблюдаемым интересом к геополитике в нашей стране. И без того, размышляя над предметом и статусом геополитики XX в., мы сталкиваемся с массой контроверз и разноречий в авторитетных изданиях и в трудах геополитиков, ориентированных вполне «парадигмально».

В 1920-х и 1930-х годах Мюнхенскую школу геополитики, созданную К. Хаусхофером, будоражили споры о том, представляет ли эта дисциплина особую науку со своей предметной сферой и собственными законами (вроде тех «законов экспансии», которые пытался вывести ее предтеча Ф. Ратцель) – или это только метод осмысления истории и политики, группирующий факты под определенным углом зрения. Сам Хаусхофер колебался, то именуя ее, по стопам Челлена, одной из «наук о государстве», то объявляя вовсе «не наукой, а подходом, путем к познанию» [Dorpalen 1942, 24. Гейден 1960, 124]. А. Грабовский, немецкий «геополитик № 2», первый глава германского Геополитического общества, через всю жизнь пронес понимание геополитики как «метода» и «средства познания», но ни в коем случае не науки, открывающей некие законы [Гейден 1960, 124. Grabowsky 1960, 11, 143]. На руку такой интерпретации геополитики работает и крайняя эклектичность ее материала, ее свободное оперирование фактами столь разных наук, как «география, история, демография, этнография, религиоведение, экология, военное дело, история идеологий, социология, политология» и т. д. [Михайлов 1999, И. Parker 1985, 5].

В то же время, наряду с попытками представить геополитику особым методом, разделяемым географией с некоторыми общественными науками, известна и иная ее трактовка – в качестве науки вполне самостоятельной, но сугубо прикладной.

И надо сказать, что фактологическая пестрота геополитики придает особый смысл известному определению ее как «прикладной политической географии» [Encyclopaedia Britannica 1960, col. 182]. Едва ли в этой дисциплине можно видеть только практическое применение политико-географического знания – опорный ее материал никак не сводим исключительно к данным о распределении наличных политических структур на карте Земли. Скорее, понятием «прикладной политической географии» выражается то обстоятельство, что арсенал всей географии как универсального знания о конфигурациях самых разнообразных объектов, изучаемых по отдельности множеством наук [Geopolitiques des regions frangaises 1986, XV], применяется при необходимости данной дисциплиной в политических целях. Примечательно неоднократно встречающееся в немецких работах разных лет сравнение геополитики с медициной, объединяющей многообразные знания, методы и технологии общей миссией предотвращения и лечения болезней [Maull 1939, 30. Scherer 1995, 6]. В таком случае уместнее говорить не о «прикладной политической географии», а о «политически-прикладной географии». Тогда спрашивается, не вносится ли «политическое» в геополитику лишь в ограниченной мере ее материалом, в основном же – ее целями? С такой точки зрения, она может предстать и просто своеобразной политической деятельностью, «политическим искусством» в самом широком и расплывчатом смысле «искусства» как «умения», «мастерства».