Валерий Борисов - Осень собак

– Шо вы играете?! Вам надо играть веселую, народную музыку! А не ворожью.

Женщина стояла в метре от Николая и Леонида. Николай спокойно отхлебнул из бутылки пива и сказал женщине, кричащей на оркестрантов:

– Кто платит – тот и заказывает музыку.

Вышло дословно, а не в каком-то переносном смысле, отчего Леонид рассмеялся. Но женщина продолжала надсадно кричать, словно не слыша ответа Николая.

– Я сейчас позову милицию, шоб вас выгнали отсюда! Шоб вы не поганили Киев!

Толпа выжидала, только изредка раздавались примирительные мужские голоса:

– Успокойся, баба!

– Ты што, дура?!

– Не обижай хлопцев, они чудно играли…

Из-за кругляка метро к музыкантам подходили пятеро молодых парней в непонятной полувоенной форме черного цвета. На правом предплечье каждого из молодцов красовались желто-голубые повязки – цвета государственного флага. На левом – витой герб-трезубец в обрамлении аббревиатуры букв – УНА-УНСО – Украинская национальная ассамблея – Украинская национальная самооборона. Они твердым шагом подошли к почему-то сразу сникшим музыкантам. Старший из пришедших, без улыбки под черными усами, грозно спросил:

– Хто грав щас музыку?

Оркестранты не успели ответить, как женщина в черном платке, обретшая реальную поддержку, вновь закричала:

– Воны! Воны грали! Я им говорю, шоб грали народные писни, а вони не слухають! Гнать их вон отсюда!

– Собирайтесь! Геть отсюда! – приказал музыкантам старший унсовец. – И шоб духу вашего здесь больше ни було!

Трубач что-то хотел возразить, но старший закричал:

– Шо я кажу! Геть! А то сейчас заберем вас куды нужно и там по-сурьезному побалакаем!

Пришедший с ними парнишка лет пятнадцати, также в черной форме, с упоительным наслаждением и мстительной злостью, чувствуя свою силу и значимость, пнул ногой тяжелый футляр тубы так, что тот, отлетев, ударился о барабан, а деньги высыпались и стали разлетаться по ветру.

– Сказано вам – геть отсюда! – со смаком повторял он слова старшего, наслаждаясь своей безнаказанной силой. – Бегом! Швидше!

Музыканты стали молча собирать свои инструменты. Барабанщик поднимал рассыпавшиеся деньги. Из толпы, которая быстро увеличивалась, послышались крики:

– Не трожьте музыкантов! Они вам ничего плохого не сделали!

– Езжайте себе в Галицию, во Львов и вообще подальше с Украины – и там командуйте!

– Не люди вы – собаки!

Командир унсовцев с высоких ступеней метро победно обвел глазами стоящих перед ним внизу людей. В стороне стояли, только что подошедшие, два милиционера-сержанта. Они не вмешивались в разворачивающееся событие, предпочитая быть свидетелями, – ныне наводили порядок в столице не они, а приезжая сила. Старший унсовец, увидев милиционеров, с угрозой прокричал толпившимся людям:

– Будете предателей защищать, мы их щас передадим милиции. Вон она здесь! – он махнул рукой в сторону милиционеров. – Так шо давайте, расходитесь и не защищайте ворогив нашего народу!

Николай, побледнев, смотрел на происходящее. Глаза его сузились от гнева, губы задрожали в ожидании схватки. Он протянул недопитую бутылку Леониду:

– Подержи? Дай-ка я с ними поговорю… так нагло нельзя поступать с людьми!

Но Леонид не взял бутылку, а схватил его рукой за плечо:

– Не смей вмешиваться! Хуже будет, прежде всего, тебе. Уговорить нацистов ты не сможешь, раз они так решили – на попятную не пойдут. Это ж западенцы! Они упрямее ослов. Раз решили, то все! Драться с ними бесперспективно, видишь, какие накачанные ребята. Голову отвернут, и никто не докажет, что это сделали они. Да и кто будет доказывать. Успокойся и молча сопи. Сегодня их праздник и ты на него не приглашен. Допивай пиво!

Толпа молчаливо расходилась. Ей уже было все равно, что будет дальше. Начиналась политика, а от нее обыватель должен держаться подальше. Политика – удел сильных и наглых, а не простых граждан. Унсовцы победно стояли на ступенях метро, пренебрежительно оглядывая толпу – чувствовали свою силу! Музыканты собрали инструменты и двинулись в сторону вокзала. Унсовцы, чуть ли не строевым шагом, пошли обратно за кругляк метро. Николай ругал себя за нерешительность, даже за трусость – не защитил музыкантов, а наоборот – подвел их. Может, в этом виноват Леонид, – удержал его. Хотя он и прав – музыкантам уже не поможешь, а себе сделаешь хуже. Николай подошел к трубачу:

– Ты извини меня за то, что втравил вас в это дело…

– Ничего. Мы и так уже собирались уходить. Но это место мы точно потеряли. Нам здесь играть больше не дадут. Не извиняйся, мы ж сами согласились играть. Ты нас не принуждал, в отличие от этих… – ответил трубач, кивнув головой в сторону ушедших унсовцев.