Владислав Гончаров - Кто развязал Первую мировую. Тайна сараевского убийства

На это ясное заявление Билинский ответил, что он принимает его к сведению и сообщит мне, как на это будет реагировать эрцгерцог, хотя сам он не верит в то, что маневры будут иметь такие последствия, какие я предсказываю. Наоборот, по его сведениям, Босния совершенно спокойна.

Через несколько дней я снова обратился к министру фон Билинскому по этому вопросу. Несмотря на все это, мне сообщили, что первоначальная программа остается в силе и что, невзирая на мои предостережения, все осталось без изменения. Эрцгерцог, несомненно, был поставлен в известность, но он не обратил на это внимания» [62].

Это сообщение Иована Иовановича, по-видимому, ближе к истине, чем то, что до сих пор исходило из сербских источников. В некоторых пунктах оно подтверждается (хотя в некоторых и опровергается) ценным сообщением Пауля Фландрака, который был в 1914 году начальником отдела печати в Министерстве финансов при Билинском, а после войны стал директором венского Депозитного банка. Этот, очевидно, сознающий свою ответственность и заслуживающий доверия человек недавно писал:

«В мае 1914 года, когда в публике стали распространяться первые слухи о поездке эрцгерцога в Далмацию и Боснию, Иованович явился в австро-венгерское Министерство финансов. Это был его последний визит. Придя, он сразу заговорил о предполагаемых маневрах и выразил опасение, что сербское правительство может счесть их за провокацию. Кроме того, он хотел обратить серьезное внимание министра финансов на то, что появление будущего правителя монархии неизбежно вызовет патриотические демонстрации и они могут породить недовольство по обе стороны границы. Он просил Билинского не рассматривать его заявление как официальное сообщение, и сказал, что им руководит исключительно желание предупредить все, что может, хотя бы временно, помешать переговорам, которые начались с целью улучшения взаимных отношений Австрии и Сербии.

Билинский не обратил особого внимания на это заявление и, как я полагаю, совершенно не поставил о нем в известность графа Берхтольда, хотя обыкновенно он имел привычку докладывать ему обо всех своих разговорах с сербским посланником… Хотя во время этой беседы Билинский еще не знал, что военно-инспекторская поездка эрцгерцога примет политический характер, но он был убежден, что момент для поездки Франца-Фердинанда в южную провинцию выбран по меньшей мере преждевременно, и откровенно высказал императору свои опасения.

Эта беседа сербского посланника Иовановича, о которой Билинский рассказал мне сейчас же после того, как она имела место, и которая до известной степени подтвердила его точку зрения относительно несвоевременности поездки эрцгерцога, породила за последние годы много легенд. Некоторые пошли так далеко, что из замечания Иовановича сконструировали предостережение относительно убийства и намеки на возможность его. Но сам Билинский, который, будучи министром финансов, не вел никаких записей, совсем не упоминает об этой беседе с сербским посланником в своих мемуарах, написанных до памяти, и это доказывает, что он не усмотрел в них ни явного, ни скрытого предостережения».

Было бы интересно услышать, что может сказать человек, получивший «предостережение». Но, как это ни странно, покойный Билинский в двух томах своих воспоминаний, в которых уделено очень много места его политической деятельности, ничего не говорит об этом предостережении. Отсюда некоторые авторы сделали вывод, что он никакого предостережения не получал, так как иначе он упомянул бы о нем ввиду его исключительной важности. Но более вероятно другое: ему не хотелось вспоминать это неприятное обстоятельство – то, что он не отговорил эрцгерцога от его роковой поездки или хотя бы в качестве министра, на котором официально лежала ответственность за управление Боснией, не позаботился о том, чтобы были приняты надлежащие меры для охраны эрцгерцога и произведены тщательные розыски в Сараеве для предупреждения покушения.

Ввиду ужасных последствий, которые имело это убийство для Австрии и всего мира, такое упущение должно было терзать его, как самый ужасный кошмар [63]. Когда война еще продолжала бушевать, один австрийский историк обратился к нему с просьбой, не может ли он пролить свет на так называемое сербское предостережение относительно сараевского заговора. Билинский ответил на это кратким письмом, содержание которого очень характерно. Он писал, что охотно готов беседовать о каких угодно моментах этого неприятного дела, но только не об этом вопросе, который он хотел бы предать забвению.