Михаил Хазин - Лестница в небо. Диалоги о власти, карьере и мировой элите

Первым шагом теоретика на пути к источнику Власти всегда было сравнение успешных властителей с неудачниками. Делает этот шаг и Макиавелли: в 6-й и 7-й главах «Государя» он сравнивает государства, «приобретаемые собственным оружием или доблестью», с государствами, «приобретаемыми чужим оружием или милостью судьбы». Если приобретение и сохранение Власти никак не зависит от усилий отдельных людей, разницы между стабильностью таких государств не будет (а если и будет, то в пользу вторых – у них «милость судьбы» наличествует с самого начала); но на деле ситуация иная:

«Может показаться, что если частного человека приводит к власти либо доблесть, либо милость судьбы, то они в равной степени помогут ему преодолеть многие трудности впоследствии. Однако в действительности тот, кто меньше полагался на милость судьбы, тот дольше удерживался у власти...» [Макиавелли, 2002, с. 72].

Пока что это открытие не выходит за рамки общеизвестных банальностей («На Аллаха надейся, а верблюда привязывай», «Удача улыбается смелым»); но Макиавелли на нем не останавливается. Отметив, что «в новых государствах удержать власть бывает легче или труднее в зависимости от того, сколь велика доблесть нового государя» [там же], он делает важные замечания относительно связи судьбы и доблести:

«... пусть те из наших государей, кто, властвуя много лет, лишился своих государств, пеняют не на судьбу, а на собственную нерадивость.

В спокойное время они не предусмотрели возможных бед – по общему всем людям недостатку в затишье не думать о буре...» [там же, с. 128]

Доблесть государя заключается в том, чтобы не уподобляться «всем людям», а делать необходимое для сохранения своего государства, даже если это встречает (или может встретить) сопротивление:

«Кто... следует путем доблести, тому трудно завоевать власть, но легко ее удержать; трудность же состоит прежде всего в том, что им приходится вводить новые установления и порядки, без чего нельзя основать государство и обеспечить себе безопасность... Кто бы ни выступал с подобным начинанием, его ожидает враждебность тех, кому выгодны старые порядки, и холодность тех, кому выгодны новые» [там же, с. 73].

С этого момента читатель начинает понимать, что доблесть [425] В оригинале – virtu, доблесть, добродетель и сила одновременно. Как обычно, адекватный перевод с языка другой культуры невозможен, по-русски получается что-то вроде «добро с кулаками». это «не лобио кушать» [426] По меткому выражению грузинского вора в законе Джабы Иоселиани. , а постоянная готовность совершать действия, задевающие чьи-то интересы [427] Этим «доблесть» Макиавелли напоминает «пассионарность» Гумилева. . Тратить деньги на оборону значит заставлять своих подданных затягивать пояса, и хотя это абсолютно необходимо, но подданным наверняка не понравится. Создание великого государства – это путь постоянных конфликтов как с внешними, так и с внутренними противниками, и следование по нему требует особого душевного состояния.

Читатель.Это даже не пассионарность, а агрессивность какая-то получается. Как у Лоренца в «Агрессии»...

Теоретик.Или как у Дольника в «Этологических экскурсиях»: кто агрессивнее, тот и выше по иерархии. Как мы не устаем повторять, когда разные умные люди исследуют один и тот же предмет, они часто приходят к одинаковым выводам. Но раз уж мы говорим о Макиавелли, будем пользоваться его термином – virtu, или «доблесть», отличное определение которому дал Скиннер:

«Таким образом, virtu представлена как готовность поступать любым– добрым или дурным– образом,как того требуют обстоятельства, чтобы достичь гражданской славы и величия» [Скиннер, 2009, гл. 3]

Вот здесь-то и появляется столь широко разрекламированный «макиавеллизм». Доблесть человека Власти заключается не в том, чтобы «делать добро» и нравиться людям; его задача – всемерно укреплять свое государство:

«...государь, если он хочет сохранить власть, должен приобрести умение отступать от добраи пользоваться этим умением смотря по надобности» [Макиавелли, 2002, с. 101].

«Отступать от добра» в наше время звучит довольно мягко, но современники Макиавелли понимали этот эвфемизм вполне однозначно. Описывая убийства Ромулом своего брата и своего соправителя, Макиавелли прямо-таки восхищается этим образцом доблести :

«Благоразумный основатель республики, помышляющий не о себе, а об общественном благе, не о наследственной власти, но об отечестве, должен добиться безраздельного господства; и никогда мудрый человек не подвергнет его осуждению за те чрезвычайные меры, к которым он прибегнет при заложении основ республики или монархии » [там же, с. 164].