Борис Капустин - Рассуждения о «конце революции»

Очевидно, что эта конструкция имеет характер линейно-стадиального прогресса, двигатель которого Маркс и пытается объяснить при помощи описания взаимодействия производительных сил и производственных отношений. Для революций эта конструкция, в которую они необходимым образом вписаны, означает то, что революции неизбежны, имманентно прогрессивны и объективно детерминированы [16] Все эти три момента революции – неизбежность, имманентная прогрессивность, объективная детерминация – уже были подвергнуты критике в отечественной печати. У Владимира Мау на их место приходят соответственно революция как «разрыв естественного хода событий», возможная консервативность революции, «необязательность» революции для решения стоящих перед обществом задач и каузальность, но не телеологичность революции. См. Мау, Владимир. Революция. Механизмы, предпосылки и последствия радикальных общественных трансформаций . Москва: Издательство Института Гайдара, 2017, с. 8, 9, 17, 30. Понятие каузальности здесь требует уточнения. Разумеется, в предреволюционной ситуации должны возникнуть обстоятельства, обусловливающие возможность революции и способные послужить ее триггерами. Но это, строго говоря, каузальность не самой революции как специфического события (или цепи событий), а деградации/распада тех общественных структур, сохраняющаяся цельность которых сделала бы революцию невозможной. Революция как «разрыв естественного хода событий» и означает прерывание действия старой цепи причин и следствий и запуск новой цепи. Собственная каузальность революции начинает выстраиваться в той логике, которую Мау называет «стихийностью» и которую я предпочитаю называть «спонтанностью». . Такая их детерминация подразумевает то, что революции свершаются только тогда, когда они полностью «созрели». Эта «зрелость» означает как раз «совпадение» изменения обстоятельств и нашей деятельности. Первые ставят перед нами только такие задачи, какие наша деятельность, тоже подготовленная историческим развитием, способна решать, ибо средства их решения уже даны нам в руки самим общим прогрессом общества. Но он же обусловил характер задач, поддающихся решению нами.

Такое взаимно однозначное соответствие между характером встающих перед нами задач и способностью нашей деятельности их решать я и назвал допущением «предустановленной гармонии». Если у Лейбница она обеспечивалась Богом и выражалась в согласованности бытия монад и их единстве с Богом, то у Маркса она обеспечивается прогрессом и выражается в том, что деятельность исторических существ служит прогрессу и воплощает его. Лейбниц поучителен в обсуждении этого вопроса еще и пониманием того, что «предустановленная гармония» есть чудо. Полемизируя с оппонентами, которые иронизировали над характером «предустановленной гармонии» как чуда тем, что они называли ее «непрерывным чудом» (а это есть противоречие в определении), Лейбниц отвечал им, что «чудо отличается от естественного лишь по видимости и по отношению к нам, так что мы называем чудом лишь редко наблюдаемое», тогда как, в самом деле, «нет действительного внутреннего различия между чудом и естественным» [17] Лейбниц, Готфрид Вильгельм. «Переписка с Кларком», в: Готфрид Вильгельм Лейбниц. Сочинения . Т. 1. Москва: Мысль, 1982, с. 497. . Прогресс и есть чудо, неизвестно кем в отсутствие Бога произведенное. Доминировавшие в XIX веке идеологии представили это чудо как нечто естественное, как закономерность «естественно-исторического процесса», тем самом стерев границу между чудом и естественным на уровне «объективного» знания об истории, не зависящего от того, как история выглядит «по отношению к нам», аналогично тому, как у Лейбница тождество чуда и естественного никак не зависит от всяких видимостей, в плену которых находимся мы, смертные «эмпирические» существа.

Но нужно отдать должное «основоположникам марксизма»: они сами зафиксировали то, что «предустановленная гармония» задач и их решений, обстоятельств и деятельности не работает в истории. В пронзительном по своему драматизму фрагменте «Крестьянской войны в Германии» Энгельс пишет: «Самым худшим из всего, что может предстоять вождю крайней партии, является вынужденная необходимость обладать властью в то время, когда движение еще недостаточно созрело для господства представляемого им класса и для проведения мер, обеспечивающих это господство. То, что он может сделать, зависит не от его воли, а от того уровня, которого достигли противоречия между различными классами, и от степени развития материальных условий жизни, отношений производства и обмена, которые всегда определяют степень развития классовых противоречий. То, что он должен сделать, чего требует от него его собственная партия, зависит опять-таки не от него, но также и не от степени развития классовой борьбы и порождающих ее условий; он связан уже выдвинутыми им доктринами и требованиями, которые опять-таки вытекают не из данного соотношения общественных классов и не из данного, в большей или меньшей мере случайного, состояния условий производства и обмена, а являются плодом более или менее глубокого понимания им общих результатов общественного и политического движения. Таким образом, он оказывается перед неразрешимой дилеммой: то, что он может сделать, противоречит всем его прежним выступлениям, его принципам и непосредственным интересам его партии; а то, что должен сделать, невыполнимо» [18] Энгельс, Фридрих. «Крестьянская война в Германии», в: Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Сочинения . Т. 7. М.: Госполитиздат, 1956, с. 422–423. .