Мартин Ли - Фашизм - реинкарнация. От генералов Гитлера до современных неонацистов и правых экстремистов

«Империя» заслужила широкое одобрение. В Нью–Йорке Партия национального возрождения назвала книгу «величайшим произведением расового национализма со времён “Mein Kampf”». В опубликованной в Южной Америке рецензии книгу назвали проектом следующей европейской революции. Ведущий французский фашист Морис Бардеш (Maurice Bardiche) был большим любителем книги Йоки. Вернувшийся к фашизму представитель итальянских художников–дадаистов Юлиус Эвола (Julius Evola) также превозносил «Империю», хотя и не соглашался с утверждением, что советский коммунизм представлял меньшее зло в сравнении с западным капитализмом [241].

В октябре 1950 года Йоки направился в Италию, чтобы принять участие в конференции, организованной «Итальянским социальным движением» (Movimento Sociale Italiano, MSI), первой неофашистской партией Европы. Эта последовательно антикоммунистическая структура была создана вскоре после войны ветеранами последнего предприятия Муссолини — Республики Сало. Итальянское социальное движение смогло закрепиться на итальянской политической сцене, невзирая на содержавшийся в конституции страны запрет на возрождение фашизма. Как и в Германии, стремление официальных лиц наказать фашистских коллаборационистов быстро угасло после того, как американская разведка сосредоточилась на нейтрализации влияния могущественной итальянской коммунистической партии [242]. Это давало руководству Итальянского социального движения определённую свободу манёвра. Оно уделяло очень много внимания международному сотрудничеству, что было своего рода практическим признанием того, что ни одна отдельно взятая страна Европы не является достаточно сильной, чтобы соперничать с политической и экономической мощью двух сверхдержав.

В надежде сформировать вместе с другими неофашистами единый международный фронт, руководители MSI пригласили на четырехдневный съезд, проходивший в Неаполе, представителей различных стран. Йоки участвовал в нескольких сессиях, посвящённых обсуждению вопросов стратегии, однако прийти к какому–либо соглашению делегаты так и не смогли. Фанатики, рассуждавшие с биологических позиций о чистоте крови и далеко идущих еврейских заговорах, спорили с теми, кто призывал хотя бы из тактических соображений мягче говорить о своих антисемитских взглядах.

Послевоенные европейские фашисты много рассуждали о единстве Европы, тем не менее они не могли преодолеть национальный эгоизм, часто вырывавшийся наружу на подобных сборищах. Важной болевой точкой был, например, статус Южного Тироля, германоязычного региона северной Италии. Домогавшиеся этой территории австрийские неонацисты не могли не конфликтовать с итальянскими фашистами, которых совершенно естественно вывели из себя организованные конкурентами на территории Южного Тироля взрывы. Террористические акты, организованные неонацистами, с различной степенью частоты повторялись в этом регионе в последующие десятилетия.

Наряду с враждой с неофашистами из других стран MSI испытало сложности внутренней борьбы, едва не погубившей движение. Его члены безрезультатно пытались достичь согласия по вопросу о том, следует ли им придерживаться подхода «третьей силы» или выступить заодно с НАТО и западными державами. Эта ключевая линия раздела очень хорошо характеризовала двуличный характер послевоенного европейского фашизма, стремившегося следовать двум геополитическим перспективам: проатлан- тической и панъевропейской. Поддерживавшие последнюю выступали под лозунгом «Кровь Европы против золота США и стали СССР». Последовательный антикоммунизм сочетался у них с яростным отрицанием культурного, политического и экономического доминирования США в Западной Европе [243].

Придерживавшиеся «третьего пути» фашисты хотели воспользоваться тем народным энтузиазмом, с которым встречалась идея Европейского экономического союза, — тенденция, развивавшаяся параллельно и с большим успехом, чем их собственные усилия по созданию независимой геополитической силы, достаточно сильной, чтобы на равных общаться с Востоком и Западом. В этом смысле поддержка идеи единой Европы была удобным прикрытием для неофашистской деятельности [244]. Однако панъевропейские фашисты не были едины в своих воззрениях. Например, им было непонятно, какое место в общей картине должна занять русская «Евразия». Люди, подобные Йоки, Ремеру и Томпсону, выступали за стратегический союз с СССР, но не могли убедить в этом других фашистских сторонников панъ- европейства, например Юлиуса Эволу.