Вадим Цымбурский - Земля за великим лимитрофом - от России-Евразии к России в Евразии

V

Бесконечный спор между русскими "европеистами" и "евразийцами" оказывается довольно-таки смешон, когда мы осознаем, что "страна за Великим Лимитрофом", добивающаяся статуса европейской великой державы, собственно, не могла бы осуществить свои чаянья иначе, нежели в ипостаси "России-Евразии", т. е. империи, поглотившей Лимитроф. В самом деле, осуществление этих притязаний предполагало доступ России либо прямо к платформе коренной романо-германской Европы, либо к тем регионам — Среднему Востоку, Индии, позднее Китаю, на которые были нацелены интересы ведущих государств "всемирной цивилизации". Последствия такой установки я показал в "Острове России": практически подобный доступ обеспечивался лишь интеграцией земель Великого Лимитрофа в "тотальное поле" — геополитическое тело России, с постепенным сдвигом ее государственных границ к тем дальним пределам Лимитрофа, где уже прямо начинались европейская и средневосточная платформы.

На юге за такой край Лимитрофа можно принять тюрко-иранское (узбеко-таджико-пуштунское) этническое порубежье, на западе — подобный же переход от славянских к германским землям. Показательно, что именно эти области, где Лимитрофом "омываются" популяционные ядра соседних цивилизаций, дают нам в истории тот максимум распространения российской экспансии, в пределах которого империи удавалось закрепиться сколько-нибудь надолго. Все продвижения русских западнее Эльбы и южнее Памира были либо сознательно краткосрочными вылазками, либо кончались такими провалами, как афганская война.

Скажем четко и прямо: экстериоризация российской геополитики, ее сконцентрированность не на обживании своей платформы, а на непосредственном присутствии России в жизни чужих цивилизаций, прежде всего евро-атлантической, необходимо требовала интериоризации Великого Лимитрофа, включения его в Россию. Так создавалась структура "России-Евразии", в частности, под лозунгами "насаждения европейской цивилизации" и в России, и на подгребаемом ею под себя Великом Лимитрофе. В смысле более узком "евразийскими" называются те эпохи нашей геополитики, когда Россия, отбрасываемая сопротивлением западных держав или восстаниями самих лимитрофных народов, сосредоточивала активность на участках Евразии, ведущих к Среднему Востоку, Китаю или более далекой Индии. Однако показанная выше причастность к Лимитрофу также и Восточной — "псевдо-Центральной" — Европы побуждает рассматривать, наряду с "азиатскими" военным акциями, русское господство над Галицией, сюзеренитет над Венгрией и Польшей как реализацию имиджа "России-Евразии".

Когда Россия поглощает Великий Лимитроф, тогда Европа и Средний Восток оказываются сферой прямых геополитических интересов этой "России-Евразии". Ареалы же более отдаленные, вроде Африки за Сахарой, скорее могли попадать в область ее интересов миросистемных, менее зависимых от пространственного фактора и не предполагающих его прямого конвертирования в могущество или слабость России.

Такая модель "России-Евразии" позволяет по-новому прочитать историю русско-турецких войн XVII–XX вв., вскрывая в их мотивации пласт более глубинный, чем прагматическое стремление к черноморским проливам или византийско-панславистская демагогия. Балкано-анатолийский ареал — своеобразная "малая Евразия", через Закавказье и Восточную Европу примыкающая к Великому Лимитрофу, но исполнявшая функцию смычки между великими культурными ареалами задолго до возникновения России и ее Лимитрофа. С неолитических времен и позже, при хеттах, персах, греках, римлянах и византийцах, она была проводником взаимных влияний Передней Азии и Европы. Ту же роль "малая Евразия" сохранила и при турках — народе тюркской "парадоксальной" периферии (термин принадлежит М. Ильину) ислама, в середине нашего тысячелетия по-имперски вдохнувшем новую мощь в шпенглеровскую "осень" этой цивилизации, сыгравшем роль, аналогичную роли Ассирии — в месопотамском мире, Рима — в греко-эллинистическом и, возможно, США — в истории Евро-Атлантики.

Для русских "восточный вопрос" был шансом прорыва в тот защищенный анатолийской нишей придел ("филиал") Лимитрофа, который был посредником уже не между Россией и иными цивилизациями, а непосредственно между крупнейшими средиземноморскими "человечествами", на которые Россия стремилась спроецировать свою мощь. Турция же в ее развороте от Закавказья до Дуная представала как типично "лимитрофная империя" (наподобие Речи Посполитой), собирающая с опорой на свою нишу часть "большой Евразии" — в противовес России. Утверждение "России-Евразии" выглядело вечно незаконченным без балкано-анатолийского придела, демаскируя европейско-средиземноморский замах нашего великоимперского евра-зийства. В свою очередь "малая Евразия" из деградирующей империи позднего ислама становилась по преимуществу силой контрроссийского геополитического строительства на Лимитрофе. Отсюда — судьба Турции в последние полтора века: и ее яростная защита Западом от России, и ее вестернизация, и роль единственного неевропейского члена НАТО, и ее превращение в "свет южного евразийства", и неизбежность для русских "православной" игры на Балканах ради раскола и поляризации "малой Евразии". Этот "локоть, который России так и не удалось укусить", обнаруживает как различие двух Евразии — околороссийской и средиземноморской, так и их способность к целостному функционированию в качестве единой системы и — в ущерб евразийским позициям русских.