Наталья Ножнова - Современный расизм как он есть

Уже неделю я живу во Франкфурте-на-Майне под видом турка. Почти четверть населения города составляют иностранцы — более высокого процента иностранцев нет ни в одном другом крупном городе ФРГ. Встаю ежедневно в 4 часа утра. В 5 часов приступаю к своим обязанностям уборщика мусора. Каждый день в течение 8 часов я, одетый в оранжевый комбинезон, убираю мусор на своем участке между роскошным отелем «Франкфуртер хоф» и кинотеатром. Без иностранцев город задохнулся бы: 95 процентов всех уборщиков мусора — турки. Ежедневно я наполняю мусором (собираю на улице окурки сигарет, носовые платки одноразового пользования, остатки пищи, освобождаю мусорные баки, выгребаю из сточных канав пластиковые пакеты и разбитые бутылки) по меньшей мере шесть огромных пластиковых мешков.

Жизнь турок в ФРГ полна унижений, на которые приходится идти, чтобы выжить. Если ты не проявляешь смирения, если ты преступаешь границы, установленные для тебя немцами, то тебе не поздоровится. Так что остерегайся требовать больше, чем тебе дают. Оставайся тем, кем тебе разрешено быть, ибо немцы знают, что для тебя хорошо. Проходит совсем немного времени, и ты чувствуешь себя последней дрянью. Если все относятся к тебе как к человеку второго сорта, это неспроста — так учит тебя опыт. В первые дни меня еще пугала мазня на стенах в городском метро: «Ахмед, тебя ждет газовая печь», «Мусульмане, убирайтесь вон!» Или, скажем, выведенная краской надпись на двух десятках скамеек между полицейским управлением и ярмарочным центром: «Только для немцев». Когда в третий раз читаешь на стене: «Турки, убирайтесь вон!», постепенно начинаешь воспринимать эту надпись точно так же, как новое здание «Дойче банк» или Старую оперу, как неотъемлемый элемент городского пейзажа. И это происходит в нашей стране, в ФРГ.

И тебя уже не удивляет, если в четвертом полицейском участке, расположенном у главного вокзала, сотрудник полиции, которому я показываю фотографию с надписью «Турки, убирайтесь вон!», ворчливо говорит: «Ну и что, ведь это встретишь на каждом шагу. У меня не хватило бы сил стирать все эти надписи».

Я скоро привык к тому, что, считая меня турком, немцы относятся ко мне, как к дураку. В универсальном магазине кассирша сама берет у меня деньги из рук и отсчитывает сумму, которую я должен заплатить, словно я не могу сообразить, сколько стоят мои покупки. В булочной меня то и дело спрашивают, не хочу ли я купить «по дешевке» вчерашний хлеб. За эти недели, что я изображал из себя турка, мне стало ясно, почему настоящие турки охотнее всего делают покупки в турецких лавках: там к ним относятся как к нормальным людям.

В пятницу вечером собираясь в кафе, я замечаю, что вынужден заставлять себя отважиться ступить на враждебную мне немецкую территорию. Охотнее всего в этот вечер я пошел бы со своими турецкими друзьями, которых я между тем приобрел в одном из их кафе. Там я был бы избавлен от унижений.

Я вхожу в кафе «Вайенстефан». Хозяйка кафе старательно не замечает меня. Фоторепортеру «Штерна» Вернеру Эбелеру, сидящему от меня через три стула, уже через пять минут приносят его яблочный сок. Пиво, которое я заказал, мне подают только через полчаса. Когда я — совершенно так, как это делают немцы, — говорю, что хочу рассчитаться, хозяйка со злостью берет деньги. Сдачу она швыряет на прилавок. При этом несколько монет падают на пол, и, поднимая их, я говорю себе, что сюда уже больше никогда не приду. Хамство достигло своей цели.

Направляюсь к дискотеке «Вог», расположенной в 200 метрах от кафе «Вайенстефан». У порога швейцар — американский негр. Он преграждает мне путь. «Стоп, здесь закрытое мероприятие», — произносит он. «Почему турка не пускают? Ведь все входят свободно», — говорю я. Негр настроен дружелюбно, но по-прежнему решительно. Он почти дружески берет меня за руку, выводит на улицу и разговаривает со мной, как с упрямым ребенком: «Понимаешь, это — не пивнушка, а частный клуб».

На улице стоят модно одетые молодые люди в белых брюках и белых сорочках с короткими рукавами. Они наблюдают за мной. «Скажите мне, почему меня не пускают?» — обращаюсь к группе из трех молодых людей. Один из них, лет двадцати, тыча в меня пальцем в грудь, на местном диалекте прикрикивает на меня: «Для тебя я все еще господин Штайнбах, понятно?» Так разговаривают плантаторы со своими рабами, подумалось мне.

Однако я не отступаюсь. «Почему турку сюда нельзя? Мы тоже люди», — говорю я, в то время как в дискотеку входят три итальянца в спортивных костюмах. Молодой господин Штайнбах грубо обрывает меня: «Мое терпение сейчас лопнет, и я съезжу тебе по роже».