Роберт Аракелов - Нагорный Карабах - виновники трагедии известны

Но ни спесь и ни гордыня не остывали, потому, что совсем к иному призывали обывателя. К примеру, в том самом интервью епископ призывал держаться до конца за армянский Арцах, хотя прекрасно знал, что ведет это к еще большей крови, к жертвам. Не могу в этой связи удержаться и не сказать о еще одном примере того, как библейские мотивы использовались для пропаганды идеи об исключительности армян. В одной из газет я вычитал заметку, автор которой предлагал провести среди армян сбор средств на строительство скульптурного комплекса, изображающего библейского Ноя и его ковчег, который, согласно ветхозаветной легенде, опустился на гору Арарат, когда наконец-то всемирный потоп прекратился и вода стала уходить. Автор довольно прозрачно намекал тем самым, на древность армянского народа, берущего, якобы, свое начало от ветхозаветного Ноя, а я вспоминал тысячу и тысячу людей, лишенных всякого крова над головой, и думал, в таком ли строительстве нуждается этот народ. Но уж такова, видимо, логика национализма.

Любая религия, в основе которой лежит монотеизм, то есть вера в единого бога, всегда боролась с язычеством, и боролась даже более рьяно, чем с безверием. А между тем, христианская догматика здесь удивительным образом уживалась с примитивным язычеством, с мистикой, всякого рода предсказаниями, астрологией, гаданием, хиромантией, знахарством и прочим подобным бредом. И это понятно, ибо люди здесь были уже изрядно психически подавлены и истощены, измотаны ожиданием грядущего, в котором им рисовались картины апокалипсического ужаса, потоков крови, массовых убийств. Психические расстройства здесь были рядовым явлением, а прессинг страха, внушаемый им идеологами «карабахского движения», молодчиками из националистических формирований, все нарастал и нарастал.

Годовалый сынишка одних моих хороших знакомых приболел от того, что в ранку его попала инфекция, и они, вместо того, чтобы интенсивно его лечить антибиотиками, регулярно водили его к какой-то женщине, якобы могущей излечивать одним прикосновением руки. Но это еще рядовое явление.

Однажды я сильно простыл и уже думал было, что прихватил воспаление легких. Я отпросился с работы, чтобы пойти в поликлинику, и один сослуживец дал мне фамилию врача, посоветовав к нему на прием и попасть. Я так и сделал. Врачом этим оказалась молодая женщина приятной наружности. Она послушала, сказав, что я лишь сильно простыл, что мне надо с неделю полежать, принять кое-какие процедуры и попить лекарства, рецепты которых она мне тотчас выписала Чувствовалось, что дело свое она не плохо знает, и я слушал ее советы о том, какие лекарства и как принимать. Мы разговорились с ней, сейчас уж и не помню о чем, но как и все здесь разговоры мало-помалу он свелся к делам текущим, к положению в области. Разговор наш протекал спокойно, без особых эмоций, порой даже с юмором, но это продолжалось лишь до тех пор, пока она не уловила в каких-то моих словах признаки неверия в успех всей этой нечестивой карабахской затеи.

Бог ты мой, какая в ней произошла метаморфоза.

— А я верю, — чуть ли не вскричала она, вся как-то передернулась, поведя то правым, то левым плечом.

— Во что же вы верите? — только и успел я ее спросить; как она все тем же кричащим голосом прервала меня, бросив передо мной какую-то газету:

— В нее!

Я взглянул на газету и в ней оказалась заметка, в которой говорилось, что на околице какой-то деревни под Степанакертом перед группой крестьян появилась, якобы, какая-то молодая красивая женщина вся в белом, и на чистейшем карабахском наречии армянского языка сказала, чтоб они не падали духом, и что в самую отчаянную минуту она придет к ним во главе своего войска, по-видимому, как намекала газета, ангелов, и дарует им победу. Поручив этим крестьянам донести сию благую весть до окрестных сел, эта женщина исчезла столь же неожиданно как и появилась. Я кончил читать заметку, и взглянул на врача: лицо ее пылало жаром, а глаза горели огнем.

— Послушайте, — сказал я ей, — вы врач, грамотный человек, как вы можете верить в подобную чушь?

— Уходите, — не дав договорить мне, закричала она, — уходите, я не хочу вас слушать.

На глазах ее мне почудились слезы, и я, взяв рецепты, немедля удалился.