Ах, как живописно. Однако, во-первых, повесить репродуктор около кузницы, которые всегда бывали на окраине деревни, на околице, и где постоянный грохот, мог только человек, никогда в русской деревне не бывавший. Радио ставили у сельсовета, у правления колхоза или на площади, если она была в деревне. Не зная такие обыденные вещи, где ж ему было знать непростую душу русского мужика.
А вообще-то такое село с такими мужиками, как не трудно догадаться, находилось вовсе не в Рязанской области, а в черепной коробке сочинителя. И потому его сообразительная вдова, готовя по указанию президента Путина эту книжечку покойного супруга для детского чтения, выбросила из текста все село вместе со всеми картонными мужиками. Ну, в самом деле! Ведь все мужики всех сел, деревень и городов страны, все, кроме идиотов, понимали, что пришла великая беда, надо спасать родину, и не кому другому, а им, и если еще не пришла, завтра придет повестка из военкомата. Потому слушали они речь Сталина, как и вся страна, с великим вниманием. Да и самые лютые антисоветчики — тоже, ибо одни из них, самые тупые, надеялись, что немцы придут и вручат им власть, другие мечтали перебежать к ним. Впрочем, надеялись на Гитлера не только тупые. Разве Михаил Осоргин тупой? Да ведь и Минкина с Гусевым, до сих пор сожалеющих на страницах «Московского комсомольца» о том, что Сталин перед майским праздником в 1945-м году заставил Гитлера пустить себе пулю в лоб, а не Гитлер — Сталина, и не в 1945-м, а еще в 1941-м, — ведь и этих дружбанов тупыми не назовешь. Жизнь многолика…
Но, несмотря на его отчужденность, смотрите-ка, что пишет этот Никулин о первых днях войны: «Мы ожидали скорых побед нашей армии».
Кто ожидал? Как разумные люди могли ожидать, если на их глазах немцы в кратчайший срок распотрошили всю Европу? А сейчас каждый день публиковались сводки Совинформбюро, с каждым днем все тревожней? С другой стороны, хотя сам Никулин не мог это видеть и знать, но он пишет, что на фронте все было из рук вон плохо: ни опытных командиров, ни хорошего оружия в достатке, ни боеприпасов, как полагается, да еще «в бой шли необученные новобранцы…».
Если все так и ему известно, что именно так, то откуда же взялось ожидание скорых побед? Ум врастопырку. Ясно же, что все это ему кто-то наплел, или он прочитал где-то уже после войны, и вот изображает как личные достоверные воспоминания. Да еще издевательски добавил: «Так ковалась наша победа». И не соображает, что квакает из лужи.
* * *
Никулин продолжает глумиться: «Ожидали скорых побед, ведь наша армия непобедимая и лучшая в мире, как писали газеты».
И правильно писали-то! — они с Пиотровским и этого сообразить не могут! Армия ни одной европейской страны не смогла оказать немцам хоть сколько-нибудь длительного и достойного сопротивления. Поляков немцы разнесли в две-три недели. О Бельгии, Голландии и говорить нечего. И даже объединенные силы Франции и Англии, которые сами объявили войну Германии и имели после этого не только восемь месяцев для подготовки отпора, но и существенное превосходство сил, были разбиты в считанные 5–6 недель. А Красная Армия пришла в Берлин! Есть разница? Пришла и спасла всех этих цивилизантов. Так чего ж художественные доктора-профессора ухмылялись и зубы скалили по адресу нашей армии да еще и наших газет? Или им так и не известно, чем закончилась война? Сообщаем: нашей великой Победой! Поэтому глумление тут не над Красной Армией, а персонально над самими собой — над Никулиным в могиле и над Пиотровским и Замшевым в кабинетах.
«В первые военные дни, — повествует сочинитель, — в Ленинграде сложилась (Кто ее сложил? — В.Б .) праздничная обстановка… Повсюду слышалось пение, звуки патефонов: мобилизованные спешили в последний раз напиться и отпраздновать отъезд на фронт».
Подумайте только! Газеты и радио каждый день сообщают, что враг прет и прет, мы оставляем один город за другим, а во второй столице — ликование, патефоны, пьянство… Что за диво! Казалось бы, и в первой столице, в Москве-то, должны бы еще более оголтело ликовать, но ничего подобного не было, я это отлично помню. Правда, в первые же дни на Белорусском вокзале прогремела великая песня Александрова:
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой!
Это было торжественно, грозно, но вовсе не празднично. Без шума и суеты в Москве и Ленинграде полным ходом шла мобилизация, велась запись добровольцев, города обретали военный облик….
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу