Владимир Бушин - Спасатели и гробовщики Владимира Путина

Что касается «далеко не гуманных средств борьбы Красной Армии с мирным населением Германии», которые профессор Хавкин, родившийся через десять лет после войны и в армии не служивший, разглядел, поди, сразу, как только к радости Рыжкова явился на Божий свет, то вот что я записал в своем фронтовом дневнике в 1945 году, находясь в составе 50 армии Третьего Белорусского фронта в Восточной Пруссии:

«12 февраля. Хайльсберг.

Это самый крупный из всех городов В.Пруссии, что мы прошло. Бой за него был упорнейший…

Эренбург пишет: «Только бы не расслабиться, только бы не забыть!». А по-моему, уже смягчились. Мы же не убиваем стариков, детей, женщин. Если такие факты и есть, они единичны. За все время я видел только один раз труп ребенка, неизвестно как погибшего. И раза 3–4 стариков. А ведь пятилетний ребенок, как напоминает Эренбург, через 15 лет может быть солдатом. Нет, нет, убивать нельзя!

Случаи насилия тоже широкого распространения не имеют.

22 февраля. Лоттенбрух.

Бой с невероятной силой гремел весь день. Сейчас смолк. У нас особенно активно работают артиллерия и авиация. Такое впечатление, что самолеты ходят сотнями. Капитан Завязкин говорил, что немцы подбросили несколько танковых дивизий, чтобы успеть вывезти драгоценности.

Все хутора здесь побиты. На хуторе метрах в сорока от нас приютились беглые немцы: две старухи, старик, женщина средних лет и шесть ее детей. Я довольно легко с ними говорю. Жаль детей. Старший Франц, ему десять лет. Они мне вчера сказали, что у них нечего есть. Ночью я принес им хлеба… Валуев всех их рассмешил, развеселил. Они перестали его бояться» («Я жил во времена Советов». 2014. С. 79–79).

Ах, как жаль, Борис Львович, что вас там не было с нами. Может, тоже от своих академических заработков хлебушком поделились бы с голодными немецкими детишками. А уж развеселили бы их, как сержант Валуев, наверняка! Чем? Да тем же самым, чем мою жену и меня, — рассказом о гитлеровской Отечественной войне, закончившейся подписанием безоговорочной капитуляции. Или вы и капитуляцию считаете сталинской пропагандой?

А напоследок хочу спросить, что, по-вашему, как евреи еврею, сказали бы вам знаменитый комбат Цезарь Куников, герой Малой земли и Советского Союза, погибший в 1943-м году, и мой одноклассник Леня Гиндин, в девятнадцать лет безвестно погибший в 1942-м, что сказали бы они, если воскресли и узнали, что вы хотите перезахоронить их в одной братской могиле с гитлеровцами как павших в Отечественных войнах?

И самое последнее: не опасаетесь ли вы, что ни на Востряковском, ни на каком другом еврейском кладбище Москвы в надлежащий час вам за ваши деяния не найдется места?

Прочитав восторженное предисловие Владимира Теодоровича Спивакова к сочинениям заморского обитателя Соломона Волкова «Шостакович и Сталин», я, отложив все, углубился в чтение. Правда, сразу бросилось в глаза обилие безымянных персонажей и источников разного рода изрядных странностей: «Один из приятелей Эйзенштейна», «один профессор в США», «один певец Большого театра», «одна пожилая ленинградка», «один чиновник» и т. д. Это напомнило мне несправедливо забытый «Архипелаг» Солженицына. Там то же самое: «один узбек», «две комсомолки», «одноглазый сторож», «хитрый плотник» и т. д. без конца. Разумеется, это сильно подрывает доверие к тем гадостям, которые обычно следуют за такими адресами.

Но, тем не менее, перед моим изумленным взором засверкали перлы и диаманты ума, эрудиции, тонкого вкуса. Передо мной открылись новые горизонты там, где этого меньше всего ожидал, я увидел то, что должен был знать, но, к стыду своему, не знал, не ведал и не подозревал.

Даже не знаю, с чего начать перечисление радостных открытий… Ну что ж, по своей советской замшелости начну с классиков марксизма, с самого Ленина. «Это был человечек неказистый и простецкий». Таким, говорит, впервые увидел его Сталин. «Есть все основания полагать, — уверяет нас проницательный друг Спивакова, — что именно тогда Сталин понял, что он, тоже маленький, невзрачный человечек, может стать великом вождем». И вот что еще пишет Волков о Сталине: «На меня из полумрака выдвинулся человек, похожий на краба. Человек-карлик, похожий на двенадцатилетнего мальчика, но с большим старообразным лицом». Волков говорит, что именно так описывал Сталина поэт Пастернак. Вот оно что! Выходит, как лицемерил поэт, когда писал о нем же: