Михаил Делягин - Британские элиты - факторы глобального превосходства. От Плантагенетов до Скрипалей

Возможно, именно с того времени всемерное и безоговорочное сотрудничество со спецслужбами своей страны и стало неписаной, но непререкаемой нормой поведения практически любого английского джентльмена – и, соответственно, важным и обычно драматически недооцениваемым фактором британской мощи.

Характерны в этом отношения и сообщения исследователей о том, что реальным источником приказа об уничтожении бывшего императора Николая II вместе с семьей был, насколько можно судить, один из наиболее влиятельных американских банкиров Джейкоб Шифф. В начале XX века он стоял у истоков создания Федеральной резервной системы, этой американской государственной финансовой машины, а затем, в качестве едва ли не «бухгалтера русской революции», финансировал Троцкого и был как минимум тесно связан со Свердловым.

Изысканность потребления была осознанным оружием французских королей против крупных феодалов на этапе становления абсолютизма. Блеск, роскошь и распутство королевского двора привлекали к нему дворянскую молодежь, превращая его в центр активности правящего класса и тем самым обеспечивая первенство монарха.

Во второй половине XIX века Германия бросила вызов Британии, создав инженерную науку – науку о также наиболее эффективном поведении, но по отношению к технике. Социальные механизмы, ранее созданные англичанами во многом случайно и интуитивно и ставшие архаичными (да и соответствовавшие английской, а не немецкой культуре) были заново разработаны немцами на основе научного подхода, системное применение которого для реорганизации общества стало таким же важным и революционным вкладом немецкой культуры в развитие человечество, что и инженерия.

Так, страховое общество «Ллойд» возникло на базе расположенной на Тауэр-стрит кофейни, посещаемой в силу своего удобного расположения капитанами судов, судовладельцами, банкирами и купцами и бывшей поэтому центром обмена новостями. Ее владелец, Эдвард Ллойд, упоминаемый с 1689 года, вывешивал на стене сведения о различных торговых судах и давал посетителям чернила, перья и бумагу, упрощая заключение сделок. Создание Банка Англии и института госдолга обеспечило взрыв деловой активности, – и к 1713 кофейня, переехав на Ломбард-стрит, была закрытым клубом для занимающихся мореходством и морским страхованием; там же устраивались аукционы по продаже судов. Характерно, что эта деятельность шла помимо и даже отчасти вопреки правительству: в 1720 году оно дало монополию страхования Королевской и Лондонской биржам, и участники клуба смогли сохранить свою деятельность (зарегистрировавшись в формально не попадающее под запрет, в отличие от компаний, общество) лишь потому, что биржи избегали морского страхования как слишком рискованного.

После национализации лейбористами в 1946 году, после Второй мировой войны, Банк Англии стал «публичной корпорацией» – некоммерческой организацией, обеспечивающей не прибыль, но предоставление обществу необходимых ему услуг. Это гарантировало американскую ФРС от малейшей возможности конкуренции со стороны бывшей метрополии в ключевой для нового времени сфере глобальных финансов. Акционерный капитал Банка Англии был передан Казначейству, а его бывшие владельцы получили компенсацию в виде гособлигаций, по сумме вчетверо превышавших номинальную стоимость акций.

Признаком качественного усиления финансового капитала стало создание уже в следующем, 1695 году Лондонской фондовой биржи – вторичного рынка торговли ранее выпущенными акциями (в то время в Англии имелось 137 акционерных обществ).

Таким образом, сетования некоторых отечественных жуликов, уличенных в «нулевые» годы в завышении рыночной стоимости активов, вносимых ими в капитал организаций (для последующего получения кредитов под их залог), на то, что «а вот в Англии в капитал госбанка вообще внесли дрова полутысячелетней давности», как это ни парадоксально, имеют самое непосредственное отношение к реальности.

Вывоз серебра в Париж даже во время войны с Францией не то что не прекращался, но даже не замедлялся!

Средняя продолжительность жизни в Европе составляла тогда 35 лет; правда, ее сильно занижала младенческая и женская смертность, а также низкая продолжительность жизни простых людей. Мужчина-аристократ, доживший до 21 года, еще в первой половине XVI века жил в Англии в среднем до 71 года (и даже в XIII веке – до 66 лет).