Андрей Шитов - Четверть века в Америке. Записки корреспондента ТАСС

Бродский писал, что «свобода — это когда забываешь отчество у тирана». Для него человек, привыкший искать виноватых и ответственных за свою судьбу вне себя, по определению, несвободен. В Америке же он слышал звуки внутренней свободы даже в строе английской речи — склонной к отчуждению, ироничной, чурающейся патетики.

А вот из России один знакомый американец, много лет работавший в Москве, привез иные лингвистические впечатления. Как он мне рассказывал, его долго смешили и приводили в недоумение названия населенных пунктов вроде «Ненашево» или «Нехорошево». Для русского уха, согласитесь, вполне привычные.

Вместе с тем в быту сугубый индивидуализм нередко выходит американцам боком. Они, например, почти никогда не просят встречных прохожих указать дорогу к нужному месту и предпочитают самостоятельно блуждать в трех соснах (до эпохи навигаторов точнее было сказать «в трех кварталах», потому что в то время это происходило главным образом за рулем).

Может, это и к лучшему, поскольку полагаться на «советы постороннего» я бы в США никому не рекомендовал. Совет-то дадут, если попросить, поскольку сознаться в неосведомленности тоже не по-американски, но это вовсе не значит, что человек действительно знает, о чем говорит.

Сам я напрочь лишен пространственного воображения и к тому же просто по натуре люблю советоваться с окружающими («страна советов» — презрительно говорит о такой привычке мой друг Макурин). Поэтому множество раз попадал впросак, когда на улицах или в торговых центрах американцы в ответ на мои вопросы наобум направляли меня не в ту сторону.

Отработав в Нью-Йорке несколько лет, я освоился и чувствовал себя достаточно уверенно, чтобы не сказать нахально. Однажды дошел даже по парковочным делам до апелляционного суда, поскольку приговор первичного счел несправедливым.

Но получил щелчок по носу: во-первых, тройка судей заслушала аудиозапись моих пререканий с их коллегой из низшей инстанции. Я этого не ожидал, и это меня слегка смутило. А во-вторых, мне объяснили, что ограничения рабочей пресс-парковки по времени действуют даже тогда, когда прямо не обозначены на уличных знаках (из-за этого правила нам в отделении ТАСС приходилось каждые три часа срываться с рабочих мест и нестись перепарковывать машины на улицах; парковка в гараже, на Манхэттене ужасно дорогая, бюджетом не предусматривалась).

Ценность урока заключалась еще и в том, что никто со мной не спорил и ни в чем меня не убеждал. Я уехал домой в полной уверенности, что судьи согласились с моей правотой (ведь молчание — знак согласия, верно?) Позже, однако, получил по почте уведомление о том, что апелляция моя отклонена.

Опять-таки пришлось делать выводы. Прежде всего о том, что в Америке молчание — совсем не обязательно знак согласия. Скорее это признак того, что с вами не считают нужным спорить. А иногда — и продолжать разговор.

Вообще наше известное «не читал, но скажу», — совсем не про американцев. Сколько я их знаю, они до пустопорожних споров и разговоров об отвлеченных материях не охотники. Соваться в то, что их прямо не касается, всюду вставлять, как у нас говорят, «свои две копейки» не любят. Скорее молча выслушают, примут к сведению, а сделают все равно по-своему, как считают нужным.

И даже если их что-то не устраивает, то не станут «выяснять отношения» нос к носу, а обратятся в полицию или в тот же суд. Естественно, речь идет о нормальных людях, а не об отморозках, которых везде хватает.

Возможно, кстати, что и нежелание оспаривать общепринятую точку зрения, кажущееся со стороны проявлением конформизма и чуть ли не ограниченности, — на самом деле сдержанность той же самой общей природы.

Впрочем, осознал я все это далеко не сразу. Вообще по части выводов и уроков я скорее всего забежал далеко вперед. Из Нью-Йорка я уезжал в возрасте 33-х лет; при всей моей любви к «размышлизмам» вряд ли я уже тогда четко сознавал то, о чем теперь рассуждаю.

Но все же молодые годы не прошли даром. Я постепенно проходил свои американские «университеты», отписывался по итогам и, надеюсь, проваливал не все жизненные и профессиональные экзамены.

А главное — годы те были счастливыми. В Американской редакции ТАСС у нас была поговорка: кто где начинает, тот то и любит. И я по-настоящему полюбил город на Гудзоне и его обитателей, хотя в США к ним относятся примерно так же, как в России к Москве и москвичам. Дескать, «Нью-Йорк — это еще не вся Америка».