Йоран Терборн - Города власти. Город, нация, народ, глобальность

Думаю, что из подборки вышеуказанных вопросов вытекают преимущества рассмотрения Модерна не в качестве «способов социальной жизни… которые начали возникать в Европе начиная примерно с XVII в.» [46], а в качестве того, что еще только надо открыть и определить. Здесь мы должны сосредоточиться на трех проблемах. Во-первых, если считать, что в глобальном масштабе Модерн утверждает себя в разных социально-культурных областях и в разные времена, тогда может ли случиться какой-то прорыв в одном секторе, который можно было бы считать важнее других, а потому и использовать в качестве индикатора? Я отстаиваю позицию, согласно которой Модерн политической власти или политического образования является решающей переменной в силу ее внутренней способности влиять на все остальные социально-культурные сферы. Однако влияние современной политической власти на традиционализм/модерн общества может быть большим или малым, быстрым или медленным. Есть здесь и прагматическая причина: политические перемены обычно отличаются бурным характером, а потому их намного проще вычислить и датировать, чем перемены экономические.

Во-вторых, чем тогда является современное государство как таковое? Ответ на этот вопрос, если преследуются аналитические, а не идеологические цели, лучше было бы не перегружать частными институциональными качествами, обычно выводимыми из характеристик родной страны исследователей или же некой идеальной страны. Простой, прямолинейный и неаприорный ответ – это национальное государство . Конечно, нации часто говорят о своем прошлом, однако, когда они возникают, политика нации утверждает власть настоящего против прошлого. Национальное государство – это сформировавшее само себя образование, претендующее на то, чтобы править собой в открытом, не предписанном заранее будущем, не связывая себя прошлыми генеалогиями, уничтожая или сокращая права князей, каков бы ни был их титул, отрицая колониальные власти и выходя за пределы традиционных прав и полномочий племенных старейшин или же наследственных городских олигархий.

В-третьих, можно ли ввести такую глобальную типологию наступления политического Модерна, которая была бы аналитически выполнимой и в то же время подкреплялась бы эмпирически? Да: когда я занимался глобальным исследованием развития избирательного права [47], мне пришла в голову идея, что существует четыре основных пути к современному национальному гражданству, четыре основные траектории по направлению к Модерну, определяемые конфликтами тех, кто «за» и «против» нового, т. е. конфликтами между модерном и традицией, модерном и антимодерном. Различие между ними можно провести в общих аналитических категориях, а потому они могут использоваться не только для разграничения групп различных стран, но также в качестве идеальных типов, два или большее число которых могут выполняться в той или иной конкретной стране.

Как порождалась новая политическая культура? Внутри, в данном обществе, или же она импортировалась или навязывалась извне? Кто представлял силы нового? Новая страта внутри данного общества, внешняя сила или же часть старой внутренней элиты? Где находились основные силы антимодерна, традиционного авторитета и подчинения – внутри или вовне?

Придерживаясь этой логики, мы можем провести различие между четырьмя основными конфликтными конфигурациями. Они возникли как эмпирические обобщения, но также могут использоваться в качестве идеальных типов, особенно потому, что их можно разместить в логическом пространстве свойств [48]. Эта возможность сработала прежде всего в двух важных гибридных случаях – России и Китая. Однако четыре основных действительных пути к Модерну были открыты следующими способами.

Новая ориентация на будущее, присущая последним векам, первоначально возникла в Европе не в качестве естественного проявления европейской цивилизации, а из внутренних конфликтов самой Европы, прежде всего северо-западной; к числу этих конфликтов можно отнести и войны за европейские заморские империи. Другими словами, европейский путь – это путь гражданской войны, пусть и не всегда насильственной, в которой силы разума, просвещения, нации/народа, изобретения и перемен выступили против сил вечных истин Церкви, высочайшей мудрости и красоты древней философии и искусства, божественных прав королей, древних привилегий аристократии и обычаев отцов и дедов. Он был связан с расцветом торговли, капитала и промышленности, построенной на колониальном накоплении ресурсов заморских территорий.