Виталий Аверьянов - Стратегия Русской доктрины. Через диктатуру к государству правды

Второй существенной политической силой русского Собора стало бы народничество,идеология «социальной правды», раскрываемая не как абстрактная ценность, но как своего рода наша национальная традиция. Большевики в свое время использовали пафос русского «народничества», одухотворяя им свою культурную политику, формируя с его помощью цивилизационный стиль советской империи. Это крыло нашей соборной политической системы видело бы свою задачу в том, чтобы привести в гармонию сословия и корпорации внутри России. Понятно, что путь к такой гармонии лежит не через псевдостабильность нынешних «единороссов», а через достаточно жесткое изменение внутрироссийского климата, в том числе ограничение зарвавшихся корпораций. Обуздание тех, кто в Смутное время преуспел в своем несправедливом обращении с общенациональным богатством, является для идеологии «социальной правды» не самоцелью, но именно средством достижения прочной классовой и супранациональной гармонии в России. (Я думаю, читатель отчетливо ощущает, что в этом «народничестве» заключено иное содержание, чем в западных социал-демократах или лейбористах, а также в отечественных идеологах «экспроприации» – это не «левое» направление, впрочем, как и не «правое», оно относится скорее к третьему измерению политики, третьему пути.)

Несомненно внутри соборной политической системы должны будут занять достойное место полномочные представители традиционных религий, национальных фундаментализмов, корпоративных и местных укладов– это целая плеяда так называемых «малых идеологий», неотъемлемо присущих русской цивилизации. Они могут вступать между собою в разнообразные коалиции и сочетания, с тем чтобы их соборный голос был лучше слышен и звучал как общее, выработанное в согласии мнение.

Вступление на путь консервативных преобразований предполагает возвращение к сложности системы, ее иерархичности, комплексности и корпоративности. Саботаж на любом из уровней этой сложной системы должен вызывать немедленную идеологическую реакцию системы. Это не обязательно сталинские репрессии или действия в духе «опричнины». Это могут быть репрессии не полицейского, а собственно идеологического типа, с упором на потерю статуса и конфискацию имущества, а не на ссылки и расстрелы.

Новый русский порядок должен быть таким, чтобы явные сбои в соборной работе институтов устранялись невзирая ни на какие внесистемные ценности. Страна должна стать единым организмом и работать как часы. Иного шанса у власти и народа просто нет. Чтобы соответствовать «новой сложности», нужно решительно изменить требования к качеству элиты. Обычно элиту подвергают ротации и репрессиям не из-за кровожадности, но потому, что она становится помехой органическому течению национальной жизни.

Аналогия с «опричниной» Иоанна Грозного является более чем приблизительной и, несомненно, она нежелательна в силу той, отчасти несправедливой, общераспространенной оценки ее, которая доминирует в русской историографии. С легкой руки Н.М. Карамзина нашего царя Иоанна представляют в виде «романтического злодея».

Хотелось бы обратить внимание на другой исторический пример: подобную же задачу решал в конце I в. до н. э. Октавиан Август. Он не стал упразднять традиционные органы римского народовластия, но, поскольку они бесконечно воспроизводили гражданскую войну, он по существу дополнил их параллельной государственной системой, которая находилась под его личным контролем. Этот режим получил в истории название «принципат Августа» – фактически этот режим положил начало Римской империи, то есть образцовой, классической империи.

Эпоху принципата впоследствии воспринимали как время счастливой стабильности и тишины после целого века революций и братоубийственного кровопролития. Поэты воспевали эпоху принципата как «золотой век» империи, – однако, существенно то, что этот режим фактически покончил с исчерпавшей свой ресурс республиканской формой правления. Отучать римлян от привычной для них республики Август стал постепенно, всячески подчеркивая приверженность формально-правовой «старине». В этом ему помогал его последовательный религиозный и нравственный консерватизм, реставрация древних обычаев, апелляция к «духу народа». Современники отразили таинственную суть власти Августа, не вполне юридически ясной, через термин «авторитет» (auctoritas).