Внутренний СССР - Ещё раз о психтроцкизме…

Конечно, и Михаил Горбачёв — сын крестьянки. Конечно, не будь Горбачёва, Яковлев не выполнил бы свою важную, белую, провидческую миссию. Но как человек, проработавший значительное время (с сентября 1988 г.) под непосредственным руководством Яковлева в ЦК КПСС, а потом одновременно и с Михаилом Сергеевичем и Александром Николаевичем в «Горбачёв-фонде», могу сказать, что эти два главных архитектора перестройки по разному видели контуры возводимого ими здания. Сейчас Горбачёв в некоторых своих лекциях за рубежом говорит, что перестройка была направлена против «коммунистического тоталитаризма». Но правда состоит в том, что Горбачёв по крайней мере до 1991 года, верил, что советскую систему можно соединить с демократией и со свободными выборами, что отмена цензуры только укрепит позиции марксистско-ленинской мысли.

А Яковлев, ещё во время нашей первой встречи в марте 1986 года в своём кабинете секретаря ЦК КПСС по идеологии, давал мне, сотруднику ИЭМСС [9]АН СССР, задание написать «откровенную» записку о реальных причинах «низкой экономической и социальной эффективности общественной организации производства», об изъянах методологии «однообразия» и «уравниловки».

Правда, тогда, в 1986 году, слово «марксистской» методологии не было произнесено. Но уже через два года, в конце сентября 1988 года, я, консультант международного отдела ЦК КПСС, получил от своего руководителя, секретаря ЦК КПСС задание: дать обзор всей антимарксистской литературы второй половины XIX — начала ХХ века, изданной на русском языке, систематизировать все основные «методологические просчёты, изъяны, ошибки марксистской доктрины». Этой фразой тогда он завершил нашу встречу.

В беседах со мной Яковлев особо выпячивал нравственные изъяны марксизма, его апологию революционного террора, его негативное отношение к христианской морали.

Несомненно, Яковлев — сложная, многоплановая фигура. Мне до сих пор трудно понять, что побудило его изменить своё первоначальное негативное, крайне негативное отношение к суду над КПСС и стать в конце концов его активным участником. Что-то было вымученное, поддельное в его нарочитой «политкорректности», в его постоянных «разоблачениях» русской ксенофобии, российского «антисемитизма» [10].

В своих биографических воспоминаниях о детстве, которые я выслушивал зимними вечерами в конце 1988 года — начале 1989 года, Яковлев например говорил мне о прямо противоположном, о том, что русские в отличие от украинцев и поляков свободны от проявления юдофобии.

В любом случае, нет никаких оснований относить Яковлева к когорте «шестидесятников». Все «шестидесятники», и особенно их наиболее яркий и влиятельный представитель Егор Яковлев были ленинцами [11], все они обвиняли Сталина в том, что он «погубил идеалы Октября». Всем «шестидесятникам» без исключения, как когда-то сказал Булат Окуджава, не было «жаль старой России». Все «шестидесятники», как ленинцы и атеисты, были заклятыми противниками Русской православной церкви в частности и православия в общем. Все наши «шестидесятники» не любили и не любят русскую религиозную философию.

Александр Яковлев как политик и личность не укладывается в главном в эту мировоззренческую схему «шестидесятничества». Он, конечно, как и все «шестидесятники», любил критиковать патриотов. Но он не разделял никаких сантиментов по поводу Ленина и Октября. По инициативе Яковлева и с одобрения Лигачёва, СССР шумно отпраздновал в 1989 году тысячелетие крещения Руси. По инициативе Яковлева впервые за 70 лет советской власти были изданы, стали доступны для населения главные произведения русской религиозной философии. Он, в отличие от «шестидесятников» был принципиальным противником распада СССР, противником идеи суверенитета РСФСР. Он не любил Бориса Ельцина, был его скрытым противником [12].

Как поистине историческая фигура он не укладывается ни в «либеральную икону», ни в «сатанинский образ», живописуемый его врагами. Он является такой же противоречивой и драматической фигурой, какой была наша советская эпоха. Ангелов советская система не рождала по определению.

Но тем не менее всему, что в нашей жизни сегодня есть нормального — свободе слова, мысли, совести, свободы от железного занавеса, по праву на историческую, национальную память и многим другим политическим благам, мы обязаны во многом Александру Яковлеву».

В написанное А.Ципко могут поверить только те, кто не знаком с письменным наследием самого А.Н.Яковлева, либо те, кто по своему скудоумию не в состоянии соотнести высказанные А.Н.Яковлевым мнения с реальной жизнью. В действительности А.Н.Яковлев (как нравственно-психологический тип) куда менее загадочен, чем его представляет А.Ципко: просто не надо искать сложности там, где соотнесение с жизнью обнажает примитивизм и ущербность чувств и интеллекта, извращённость нрава.