Array Array - Конец истории и последний человек

Современная мысль не ставит барьера будущей нигилистической войне против либеральной демократии со стороны тех, кто был взращен на ее лоне. Релятивизм — учение, которое утверждает, что все ценности всего лишь относительны, и которое критикует любые "привилегированные точки зрения" — должен привести также к подрыву демократии и ценностей толерантности. Релятивизм — это не такое оружие, которое можно навести на врагов, выбранных произвольно. Оно стреляет во все стороны, отшибая ноги не только у "абсолютизма", догм и твердости западных традиций, но и у традиций, сосредоточенных на терпимости, разнообразии и свободе мысли. Если ничто не может быть абсолютно верным, если все ценности определяются своей культурой, то и лелеемые принципы вроде равенства людей тоже должны быть устранены.

Нет тому лучшего примера, чем мысли самого Ницше. Он считал, что уверенность человека в том, что нигде нет истины, есть одновременно и угроза, и возможность. Угроза, поскольку, как отмечалось выше, она подрывает возможность жизни "в пределах горизонта". Но и возможность, потому что допускает полную свободу человека от прошлых моральных ограничений. Высшей формой творчества для Ницше было не искусство, но создание самого высшего — новых ценностей. Его проект, когда он освободился от лохмотьев прежней философии, верившей в возможность абсолютной истины или права, был "переоценить все ценности", начиная с ценностей христианства. Он намеренно старался подорвать веру в равенство людей, утверждая, что это просто предрассудок, внедренный в нас христианством, Ницше надеялся, что принцип равенства когда-нибудь уступит морали, оправдывающей господство сильных над слабыми, а кончил прославлением того, что превратилось в учение жестокости. Он ненавидел общества диверсифицированные и толерантные, предпочитая нетерпимые, инстинктивные и безжалостные — индийскую касту чандала, которая пыталась вывести новые расы людей, или "белокурых хищных бестий", которые "без колебаний запускают страшные когти в население". [484]Отношение Ницше к немецкому фашизму обсуждается давно, и если от узколобых обвинений в том, что он — праотец упрощенческих доктрин национал-социализма, его можно защитить, то все же перекличка его мыслей и нацизма не случайна. Как и у его последователя, Мартина Хайдеггера, релятивизм у Ницше сносил все философские подпорки, поддерживающие западную либеральную демократию, заменяя их учением силы и господства. [485]Ницше считал, что эра европейского нигилизма, которой он помогал прийти, поведет к "безграничным войнам духа", бесцельным войнам, чье единственное назначение — утвердить самое войну.

Современный либеральный проект пытается сдвинуть основы человеческого общества от тимоса на более безопасную почву желания. Либеральная демократия "решила" проблему мегалотимии, ограничив и сублимировав се сложным рядом институциональных ограничений — принцип суверенности народа, определение прав, власть закона, разделение властей и так далее. Либерализм также сделал возможным современный экономический мир, освободив желание от всех ограничений на жажду нажины и соединив его союзом с рассудком в виде современной науки. Новое, динамичное и бесконечно богатое поде деятельности внезапно открылось человеку. Согласно англосаксонским теоретикам либерализма, праздным господам предстояло склониться к убеждению оставить свое тщеславие и найти себе дом в этом экономическом мире. Тимосу полагалось подчиниться желанию и рассудку, то есть желанию, руководимому рассудком.

Гегель тоже понимал, что фундаментальный переход, который случился в современной жизни, явился одомашниванием господина и его метаморфозой в человека экономического. Но он понимал, что это означает не столько отмену тимоса, сколько его трансформацию в новую и, как верил Гегель, высшую форму. Мегалотимия немногих должна была уступить дорогу изотимии многих. Человек не перестанет иметь грудь, но эта грудь не будет более надуваться столь чрезмерной гордостью. Те, кого не мог удовлетворить прежний, додемократический мир, составляли большинство человечества; те же, кто остался неудовлетворенным в современном мире универсального признания, куда более малочисленны. Отсюда и примечательная стабильность, и сила демократии в современном мире.

Работу всей жизни Ницше можно в некотором смысле рассматривать как попытку радикально сдвинуть это равновесие обратно в сторону мегалотимии. Гнев стражей Платона более не должен был ограничиваться какой-либо концепцией общего блага. Общего блага нет: попытки его определить просто отражают силу тех, кто вводит определение. Разумеется, общее благо, защищающее самодовольство последнего человека, истощилось. Уже нет хорошо или плохо воспитанных стражей, остались только более или менее гневные. И поэтому они будут отличаться друг от друга главным образом силой своего гнева — то есть способностью навязать свои "ценности" другим. Уже не одной из трех частей человека, как для Платона, а человеком в целом стал тимос для Ницше.