Борис Кагарлицкий - Сборник статей и интервью 1995-2000гг.

Вот для тех, у кого нет денег на еду, и будут играть музыку Александрова. Два раза в сутки как минимум. Более сытыми люди от этого не станут, но хоть вспомнят вместе со знакомой музыкой немного забытый уже вкус пищи. Гуманно, не правда ли?

Ну не может нынешняя власть вернуть советский уровень жизни. Для этого пришлось бы самих себя экспроприировать, самих себя на скамью подсудимых сажать. Власть разрывается между желанием начать новый виток неолиберальных реформ по плану Грефа и стремлением оставить все как есть, благо, кремлевских жителей нынешнее положение России тоже вполне устраивает.

Но для успокоения народа нужны иллюзии. Обещать уже ничего не могут, ибо словам уже никто не верит. Остается только петь песни…

Беда в том, что в отличие от склонных к истерикам интеллектуалов оголодавшее и сильно запутавшееся за прошедшие годы большинство граждан уже на все это реагирует вяло. Власть и так старается, и эдак, а результата не видно. Ну вот вам спектакль про шпиона покажем, ну вот, пожалуйста, гимн сыграем… Ну что вам еще надо?

Народ безмолвствует.

Впрочем, ответ все же прослушивается. Хорошо бы, например, чтобы денег до конца месяца хватало… И горячую воду без отключений… Или чтобы зимой топили.

Хотя это, конечно, уже роскошь.

Помню, как герой знаменитой в 60-е годы пьесы Леонида Зорина «Варшавская мелодия» объяснял своей подруге, чем отличается настоящее вино. Остается «послевкусие».

Но это только от хорошего вина. От плохого во рту остается одна оскомина. Или ничего нет - ни вкуса, ни послевкусия. Только головная боль поутру

В политике примерно так же. У горбачевской перестройки вкус был богатый, но несколько неопределенный. То ли «обновление социализма», то ли переход к капитализму, не то «истинный ленинизм», не то «общечеловеческие ценности». Немножко демократии, гласности и обязательная ностальгия по царскому самодержавию. Вера в неколебимую «жизненную силу» Коммунистической партии, а в итоге отмена руководящей роли и роспуск этой самой партии. Слишком много всего. Зато было очень выразительное послевкусие. И этим послевкусием оказался Ельцин.

Все лишнее испарилось, осталось главное. Номенклатурная приватизация, дележ собственности, разворовывание национального достояния. То есть все эти элементы были и в перестроечном «букете», но тогда все было густо смешано с ароматом демократических надежд и предвкушением справедливости.

Вот у Ельцина вкус был резкий, порой несколько неожиданный, грубоватый, но всегда выразительный. Ликвидация Советского Союза, запрет Коммунистической партии, расстрел парламента, подтасованный референдум, авторитарная конституция, бурный рост бюрократического аппарата и столь же стремительное развитие коррупции, подкупленная оппозиция и, конечно, приватизация, приватизация, приватизация.

Ельцин выразил то главное, что было заключено в перестройке, но в чем до конца не решались признаться себе сами ее идеологи: речь идет о создании на базе старой номенклатуры новой буржуазной элиты. Буржуазия, ясное дело, получилась не ахти, но какой еще она могла быть, учитывая ее происхождение? Номенклатурная система преобразовалась в ходе кризиса, и преобразовалась успешно. 10% населения овладели всем, что есть в стране ценного, теперь захваченное надо было охранять от всех остальных. И друг от друга.

Послевкусием Ельцина оказался Путин - человек, выражающий глубинную сущность ельцинщины так же, как Ельцин выразил окончательный итог и смысл перестройки. Опять же многим поклонникам прежнего президента это пришлось не по вкусу - точно так же, как деятелям 80-х годов не по душе были эскапады Ельцина. Здесь, впрочем, есть что-то фрейдистское. Больше всего нас раздражает и смущает, когда выявляются наши собственные скрытые пороки. И уж если мы обнаруживаем их в ком-то другом, мы осуждаем подобное безобразие особенно рьяно.

Но, опять же, кто лучше полицейского функционера справится с охраной наворованного имущества? Другое дело, что, может, и он не справится. И между своими продолжаются разборки, и пирог стал слишком маленький, на всех не хватает. А что, разве могло быть иначе?

Березовского не жалко. Да и Гусинский не то чтобы совсем невинная жертва. Ведь дело не в свободе прессы. Власть кремлевская даже и слов таких не понимает. Дело в другом. Березовский и Гусинский сами превратили подвластные им медиаструктуры в мощный пропагандистский инструмент, в орудие борьбы за власть. И победители хотят это оружие иметь надежно в своих руках, иначе стабильности не будет.