Борис Кагарлицкий - Сборник статей и интервью 2004-05гг. (v1.1)

Дата 4 ноября не возбуждает воображение, а организуемые властями помпезные празднования лишь усугубляют общее осеннее уныние. Заранее ясно, что людей, которые празднуют 7 ноября, будет больше, сколько бы денег ни потратили на официальные мероприятия, сколькими бы автобусами ни свозили массовку в центр столицы. Официальный праздник отмечать будут только по приказу и только за деньги.

7 ноября будут отмечать, потому что это действительно великий день истории, нравится это кому-то или нет. Для тех, кто ненавидит большевиков, есть возможность 7-го ноября ничего не праздновать. Но даже для самого ярого антикоммуниста дата 4 ноября не имеет позитивного смысла: праздновать нечего. Идеологический бой с тенью Русской революции режим Путина проигрывает. И чувствует это.

Именно потому власти, говоря бытовым языком, «срываются на хамство»: коммунистам и другим представителям «красной оппозиции», которые по традиции проводят 7 ноября свои мероприятия, шествие обещают запретить. Новый государственный праздник приходится защищать с помощью полицейской дубинки.

Обитатели современного Кремля, похоже, чувствуют себя примерно так же как польские «кремлевские сидельцы», прекрасно сознавшие, что вся их власть опирается только на силу, и на страх перед ней. Но власть, которая ничем кроме грубой силы не может аргументировать свои действия, добиться может только одного: она провоцирует насилие.

Михаилу Ходорковскому очень хочется, чтобы его считали левым.

В самом деле, именно славы борца за интересы трудового народа недоставало опальному олигарху для того, чтобы считаться полноценным политическим заключенным. Одно дело, когда человек пострадал в ходе борьбы за власть внутри элиты. Здесь страсти тоже кипят нешуточные, жертвы приносятся немалые. И герои шекспировских трагедий, брошенные в темницы Тауэра, могут вызвать наше сочувствие, но они - не политзаключенные. Их политика не имеет ничего общего с политикой, затрагивающей интересы масс.

У Ходорковского, однако, есть проблема. На свободе он ни малейшей симпатии к левым идеям не выказывал. Левизна стала сквозить во взглядах опального олигарха лишь после того, как он оказался в застенке. Конечно, это тоже вполне в духе русской культуры: попав в тюрьму, бывший магнат начинает думать о жизни, страдает от угрызений совести и, в конечном счете, становится новым человеком. Однако текст, опубликованный в газете «Ведомости» под заголовком «Левый поворот», не вызвал среди самих левых ни малейшего энтузиазма. Прошло некоторое время и появилось продолжение: «Левый поворот 2».

Прежде всего, бросается в глаза, что свои статьи о «Левом повороте» Ходорковский публикует в правых изданиях, в деловой прессе. Другой он просто не знает и в других категориях не мыслит. «Левизна» Ходорковского вообще сочетается с полным отсутствием интереса к левой мысли. Реальное левое движение в России и мире для него интереса не представляет, что производит особенно гротескное впечатление во второй статье. Автор сначала сообщает, что его спрашивают: «Существуют ли сегодня в России дееспособные, современные оппозиционные силы с левыми и леволиберальными взглядами?» (КоммерсантЪ, 11.11.2005, № 212) А затем преспокойно оставляет этот вопрос без ответа и переходит к другим темам.

Куда больше интереса у Ходорковского вызывает вопрос о том, как преодолевать структурный кризис российской экономики. Во-первых, надо смелее тратить деньги стабилизационного фонда. Из этих средств можно финансировать «переход от экономики «нефтегазовой трубы» к «экономике знаний». Во-вторых, надо обеспечить резкий рост населения, причем так, чтобы обойтись без мигрантов (исключительно за счет мер по стимулированию рождаемости). В-третьих, надо ввести одноразовый налог, через который правящий класс «откупится» от народа, компенсировав общество за несправедливость приватизации. Есть ещё ряд положений, но они настолько банальны, что на них нет смысла останавливаться.

На первый взгляд, идеи Ходорковского выглядят достаточно привлекательно, хотя сразу бросается в глаза, что в них нет ничего левого. Это перечень мер, которые должно осуществить ответственное либеральное правительство. При более внимательном чтении, однако, бросается в глаза, что, несмотря на кажущуюся серьезность, программа утопична. Вот, как Ходорковский видит будущую хозяйственную систему: «40% - «экономика знании»; 40% - нефть, газ, металл, лицензионное производство; 20% - сельское хозяйство, включая переработку и торговлю». Легко заметить, что в этой схеме нет места для промышленности. Понятно, что автор опирается на модные теории информационного общества, но проблема в том, что эти теории неверны. Любой государственный муж на Западе уже давно знает, что опорой «экономики знаний» является сильная промышленность. Даже если западные концерны физически переносят в страны Азии часть производства, они продолжают развивать корпоративный производственный потенциал. «Знания» востребованы ровно постольку, поскольку существует нуждающаяся в них промышленность. Страна без самостоятельного промышленного потенциала будет поставлять знания за границу по дешевке таким же образом, каким сейчас поставляет сырье. В экономическом смысле сырьевая экономика без промышленности, конечно, выгоднее, чем очень дорогая и крайне уязвимая «экономика знаний» без промышленности.