Борис Кагарлицкий - Сборник статей и интервью 2004-05гг. (v1.1)

При этом на верхней палубе идет постоянная драка за доступ в каюты люкс, на капитанском мостике плетут интриги, а штурман и его помощники продолжают спорить по поводу плана спасения. Специалисты по пропаганде отталкивают друг друга от микрофона внутренней радиостанции. Время от времени даже начинают функционировать отдельные приборы, но это никак не меняет положения по существу.

Подробности драки в офицерском кубрике могут быть очень увлекательны, или, наоборот, омерзительны. Но корабль всё равно плывет по течению. Когда, нарвавшись на рифы, он пойдет ко дну, в газетах, быть может, появится имя капитана, но никто не вспомнит ни о его советниках, ни об амбициозных младших офицерах, претендовавших на роль штурмана обреченного судна.

Роман Проханова вряд ли войдет в историю русской литературы и даже в спецкурс по отечественной политической культуре начала XXI века. Не потому, что он плохо написан, он написан рукой мастера, а потому что слишком ничтожна его тема, и слишком мелки его герои.

На прошлой неделе торжественно хоронили Александра Яковлева.

Ещё раньше ушел из жизни Егор Яковлев. С этими двумя именами неразрывно связана идеологическая история перестройки. Первый, будучи большим начальником, давал указания, устанавливал правила внедрения гласности и распорядок употребления свободы слова. Второй эти указания исполнял и следил за тем, чтобы правила четко соблюдались. Оба стали кумирами интеллигенции.

О покойниках хорошо, либо ничего. Но я не о покойниках говорю, а о живых. Ибо идеология дозированной свободы и управляемой демократии у нас прижилась. И то, и другое воспринимается как нечто вполне нормальное. Драма либеральной интеллигенции лишь в том, что сегодня пределы дозволенного устанавливают не её друзья и покровители, как было во времена Горбачева и в первые годы Ельцина, а люди совершенно ей чуждые. Правила игры изменились.

И вот, либеральная интеллигенция страдает и жалуется. Она испытывает ностальгическую тоску по тем временам, когда в роли главных контролеров выступали её собственные представители.

«На время выборов совесть надо положить в сейф и запереть на ключ», эти знаменитые слова произнес не кто-то из чиновников администрации Путина, а один из кумиров демократической журналистики. Как ехидно заметил один из коллег, ключик впоследствии потеряли.

Между тем, на низовом уровне российского общества выработались новые потребности, включая и потребность в полноценной, неограниченной свободе. Появилось новое поколение, для которого ностальгия по временам перестройки не имеет никакого смысла, ибо оно совершенно справедливо не понимает, чем те времена были лучше нынешних. И тогда и теперь дискуссиями управляли. И тогда и теперь они должны были приходить к заранее предписанному результату. И тогда и теперь существовали ключевые персонажи, которым было позволено больше, нежели другим. Но было одно отличие, от которого многое зависит. В те годы официальные средства массовой информации были единственно влиятельными. Западные радиоголоса, которые внезапно перестали глушить, дружно повторяли то же самое, что и официальная пропаганда коммунистического государства, радостно перестраивавшего себя в государство капиталистическое. Коммунистическим идеологам, в одночасье перекрасившимся в антикоммунистов, никто толком не мог возразить. Одной из первых жертв гласности стал самиздат: зачем читать плохо отпечатанные на пишущей машинке листки, если примерно то же самое можно прочитать на хорошей бумаге, набранное типографским шрифтом? Но у самиздата была и другая суть. Не только критика советских порядков, но и самовыражение пишущего. Эту вторую, общественно не менее важную, задачу увлеченная гласностью публика позабыла.

Сегодня самиздат возродился в Интернете, во множестве малотиражных изданий, в тысячах электронных рассылок. Честно говоря, старый самиздат мне нравился больше. В нем было уважение к читателю и оппоненту, совершенно незнакомое виртуальным дискуссиям дня сегодняшнего. Пафоса в нем было больше, чем истерики. Орфографических ошибок было меньше. Стиль был более литературным. Он не был, в отличие от Интернета, завален словесным мусором, не говоря о мусоре коммерческом. Короче, он был интеллигентнее. Зато теперь неофициальные дискуссии стали куда более массовыми.

Дело, в конечном счете, не в том, сколько читателей имеется у тех или иных сайтов. Просто накоплена некоторая критическая масса. Существует общественная и политическая дискуссия, живущая собственной жизнью, которую хозяева официальных масс-медиа уже не могут контролировать. Идеи, которые они вбрасывают, этой средой не воспринимаются, персоны, которые создаются для широкой публики, осмеиваются, дискуссии, ими организуемые, никто не подхватывает.