К барьеру! (запрещенная Дуэль) - К Барьеру! (запрещённая Дуэль) №29 от 08.12.2009

Значит ли это, что в ходе предвоенных репрессий не пострадали невиновные? Пострадали, и очень многие. Только под руководством Берии и только в 1939 году было реабилитировано и выпущено на свободу 360 тысяч человек, а с учетом ссыльных – до миллиона. Надо же понимать бесхитростную тактику «пятой колонны» - оговорить как можно больше людей, исходя из принципа «всех не посадят». С другой стороны, члены «пятой колонны» во множестве были у власти, в том числе в судах, прокуратуре и НКВД. Они всячески стремились этими репрессиями дискредитировать Советскую власть.

Давайте прочтем отрывки из книги высланного из СССР в США антисоветчика Петра Григоренко «В подполье можно встретить только крыс». Он подробно описывает террор в те годы, и пусть это и длинновато, но зато подробности делают это описание убедительным.

«В начале 1938 года приехал ко мне Иван, мой старший брат. Поздно вечером… он рассказал, что только сутки прошли с того момента, как его выпустили из запорожской следственной тюрьмы НКВД. Его бросили в камеру, буквально набитую людьми. По разговорам он понял, что это все «враги народа», о которых говорили на заводских и цеховых собраниях. Он работал на заводе комбайнов «Коммунар» в литейном цехе инженером. …Привели в следственную камеру в 8 часов вечера, увели в 4 часа утра - не допрашивали. Следователь предложил ему написать подробную автобиографию и оставил одного. В соседней камере пытали людей. Брату было слышно каждое слово, крик, стон; через дверь, общую для камер, заходил в пыточную следователь, оттуда выходили покурить и передохнуть пыточных дел мастера. Дверь при этом либо оставалась совсем открытой, либо только полуприкрывалась. И брата не оставляло ощущение присутствия на пытке.

Когда брат вернулся от следователя, к нему подполз человек, вернувшийся с «выстойки» перед самым уводом Ивана на допрос.

Этот человек, инженер с «Запорожстали», впоследствии подписал признание, что готовил взрыв на заводе. Он же, уже после того, как его следствие закончилось, сказал брату:

- Вас не пытают, значит, могут еще освободить. Это им тоже для чего-то надо; кое-кого освобождают. Если освободят, то старайтесь не забыть то, что здесь видели.

…И надо сказать, брат отлично выполнил завет этого инженера. Я был просто поражен количеством лиц, чьи фамилии, дела и пытки он запомнил. Мы просидели почти до утра, и я все писал о вымышленных диверсиях, терроре, шпионаже, биографии этих «врагов», применявшиеся к ним пытки, зверские избиения, раздавленные пальцы и половые органы, ожоги от папирос на лице и теле, пытки выстойкой и светом (человека на многие часы ставят под мощную электролампу), жаждой.

Я записал рассказ брата и сказал ему, что пойду с этим к генеральному Прокурору СССР Вышинскому.

…На следующий день я пошел пробиваться к Вышинскому. Приемная прокуратуры СССР была забита толпами людей и гудела, как потревоженный улей. Но майор в те времена был величиной, и дежурная по приемной очень быстро свела меня со следователем по особо важным делам.

Часть приемной была разгорожена фанерными переборками на небольшие комнатки. В одну из таких загородок зашел и я. Приятный и любезный на вид мужчина приподнялся, указал на стул перед столом, подал руку, назвался: «Реутов».

- Ну, рассказывайте, какая нужда привела вас сюда? - заговорил он.

Я начал рассказывать, но рассказать ничего не успел. Как только он понял, о чем будет речь, движением руки остановил меня:

- Не будем здесь говорить об этом, - и он указал на перегородки. Я замолчал. Он снял телефонную трубку и набрал номер:

- Лидочка! В понедельник прием состоится? А много у вас? Пятнадцать? Норма? Ничего не поделаешь, Лидочка, придется добавить шестнадцатого. Дело такое же, как минское. Тут очень симпатичный майор, генштабист. Но я прошу дописать его первым, Лидочка, первым.

…В понедельник я пошел на прием. Как и просил Реутов, меня Вышинский принял первым. Он, приветливо улыбнувшись, сказал:

- Вы не торопитесь, майор, у нас с вами времени достаточно. Рассказывайте спокойно.

И я сразу успокоился. Появилось чувство раскованности. Я изложил суть дела менее чем в 5 минут. Правда, ни фамилий, ни описания пыток в моем докладе не было. Но я сказал ему, что все это у меня есть.