Alexandrov_G - Империя

Давайте попытаемся взглянуть на суть февральских событий с высоты птичьего полёта, поднимемся на воображаемом "Фармане" на ту высоту, с которой нам не слышны будут слова, даже если и закричит кто, мы только увидим сверху смешно раззявленный рот на задранном к небу лице, а крика не услышим, давайте пролетим над заснеженной Россией, на нас будет скрипящая кожанка с меховой оторочкой, шлем, очки-консервы, свисящий ветер будет тянуть назад белый шёлковый шарф, в руках у нас будет не digital camcorder, а допотопная, смешно и приятно стрекочущая кинокамера. Поводим туда-сюда объективом, снимем любительское кино. А теперь давате мысленно просмотрим отснятый материал. Немую, чёрно-белую "фильму". Это небольшое умственное усилие поможет нам увидеть гораздо больше, чем старательно рисуемая в наших головах картина, расцвечиваемая с помощью водопада слов.

Увидим мы следующее: вот страна со всеми атрибутами тогдашнего государства, страна эта ведёт войну. Фронт, окопы, солдаты. Тыл. Заводы, фабрики, крестьянские избы, помещичьи усадьбы, поля, расчерченные межами, горы, леса и пустыни. Города и веси. Без конца, без краю. Железные дороги. Станционные смотрители. А вот и столица. В столице – министерства, дума, редакции газет. Чиновничество. Бюрократия. Почта, банк и телеграф. Всё чин-чинарём. Всё на месте. Всё работает. Население, хорошо за сотню миллионов человечков, копошится, чего-то там производит. Словом – всюду жизнь. И подчинена эта жизнь вполне определённым, писанным законам. Ну, а как же? Государство ведь, не хухры-мухры. А в государстве всё должно быть расписано, регламентировано. Словом, Россия живёт точно так же, как и любое государство того времени. Картина ясная, понятная и доходчивая до невозможности. РУТИНА. В России есть высшая власть – Император Николай II. Находится он на фронте, тоже дело вполне себе обыденное и легко объяснимое – война ведь идёт, как никак. Император у нас ещё ведь к тому же и гланокомандующий, на него всё завязано, к нему все ниточки сходятся, ему все доклады докладываются. Начальник генерального штаба ему почтительно о всех планах по ведению войны рассказывает, указочкой по карте водит, а Его Императорское Величество соизволит милостиво слушать. Головой кивает, соглашается. Ну, или с чем-то там не соглашается, вопросы задаёт. Ему тут же всё разъясняют. Люди-то все в высшей степени компетентные, каждый на своём месте, каждый, поди, по нескольку языков знает, чай, не "совок" какой, прости, Господи.

И вдруг, в этой благостной картине – сбой. В столице – беспорядки. Беспорядки переходят в бунт. Да вы чего? Какие могут быть беспорядки в военное время? Что делает Николай? Делает он именно то, что и должен делать в подобной ситуации каждый уважающий себя император – он садится в личный вагон личного поезда и мчит в столицу, чтобы на месте разобраться с бунтовщиками. Поступок Николая не просто предсказуем, по другому просто и быть не могло. Это как рефлекс. Сел и покатил. Ему и в голову не приходит, что можно сесть в вагон и не доехать туда, куда он (Он! В собственной стране!) направляется. Вы ещё не забыли, что мы за его поездом сверху следим, как он там весело по заснеженной равнине катит? Ту-ту-у-у…

Но вот поезд остановился, вот поезд поехал назад, а потом опять вперёд. А потом поехал вбок, а потом ещё вбок. Заметался. Сверху нам это очень хорошо видно. И движения эти больше всего напоминают движения загнанной в угол мыши. Боже… Император и – мышь! Император не может не то, что разобраться с бунтовщиками, хотя это тоже, знаете ли… Ну да ладно. Император не может добраться до места событий! Вот мышка побежала-побежала-побежала и – стенка. Побежала-побежала в другую сторону и снова упёрлась. Глазки бусинки, усики шевелятся, а бежать тебе, родимая, некуда. Угол. И вот тут, в углу, мы её когтистой лапой – цоп! "А подать сюда Тяпкина-Ляпкина! Николая Алесандровича! На, дорогой, прочти, ознакомься и подпиши! Вот тут, вот тут – внизу страницы." Станция Псков.

Напомню, что, согласно общепринятой версии, происходит это дело в стране под названием Россия, и что страна эта якобы была в одном шаге от победы в Первой Мировой Войне. Всё было прекрасно, да только вот большевики проклятые помешали. Из-за них, сволочей, все несчастья. Послушайте, а как вы себе представляете то, что туманно называется "отречением Николая"? Чисто технически? На бытовом, так сказать, уровне? Вот сидит командующий фронтом товарищ Рузский, а рядом прикативший из столицы, прикативший прямиком, без всяких метаний, товарищ Гучков, а напротив сидит не больше и не меньше как Император всея России, и вот они ему говорят: "А знаете что, Ваше Величество, народ-то вас больше не хочет, народ вас больше не любит, а не уйти ли вам куда подальше?" А Николай этак раздумчиво в ответ: "А знаете что, ведь это мысль… Я давно об этом подумываю. А в данной ситуации это позволит избежать и ужасов гражданской войны. Да и холодновато здесь у вас, уеду-ка я, пожалуй, в Ливадию. Вы только позвоните командующим фронтами, спросите, что они по этому поводу думают. Так… для, гм, гм, профилактики." Наверчивают номер, звонят, скажем, генералу Ренненкампфу. Говорят: "Привет. У нас тут сидит товарищ Романов, мы с ним поговорили, покумекали и решили, что лучше будет, если он отречётся. Он интересуется твоим мнением. Что скажешь, товарищ генерал?" И товарища генерала, не безусого восторженного подпоручика, который только думает, что он думает о России, а на самом деле думает он о чьей-нибудь горничной, так вот, не сопляка какого-нибудь, а государственника, аристократа и генерала шестидесяти трёх лет от роду не хватает при этих словах апоплексический удар, он не рвёт душащий его тесный воротник, он не ревёт хрипло в трубку сакраментальное "изменники!", он не снимает с фронта верные части и не спешит к месту событий, он даже не требует личной встречи с государем-императором, чтобы прояснить такой животрепещущий вопрос, как его собственное, ренненкамповское, будущее, а делает он следующее – он, чеша в затылке, говорит: "А чаво? Я, чай, ничаво. Хочет отрекаться, пущай его… Оно ведь как, баба с возу, кобыле и того, легче будет. Гы, гы."