Возвращаются к допросу свидетеля Семенычева.
Прокурор фальшиво тщится изобразить невинность: «А почему Вы потом не явились к следователю и не сказали, что дали ложные показания?». Семенычев: «Куда?»
Прокурор, словно не слыша, морализует: «Пришли бы – очистили совесть. Почему не пришли?».
Семенычев: «Вот я пришел на суд и очистил».
Прокурор: «А тогда почему не пришли и с жалобой не обратились к прокурору?»
Семенычев рассудительно и умно: «А какой смысл?».
Шугаев, защитник Чубайса: «Вы сказали, что оперативники заставляли Вас сказать о том, что Карватко просил алиби. И что, один и тот же вопрос на протяжении часов?».
Семенычев: «Да, втолковывали, что именно я должен сказать. Я долго упирался. В конце концов я сказал: что мне подписать-то нужно?»
Шугаев насмешливо, свысока: «Вы можете описать это психологическое давление оперативников?».
Семенычев: «Они говорили, что могут лишить меня свободы».
Шугаев съезжает на прокурорские рельсы: «А почему Вы не обратились в соответствующие органы, чтобы дать другие показания?».
Семенычев: «Ну вот, сейчас же я вызван в суд».
Шугаев осторожно, исподтишка, крадучись: «А из защиты кто на Вас выходил? Кто надоумил Вас изменить показания в суде?».
Семенычев просто, открыто, искренне: «Прокурор надоумил. Он просил говорить правду и только правду».
Шугаев убит, он рушится на свое место, вдогон ему несётся нескрываемое раздражение судьи: «Господин адвокат! Прежде чем задавать вопрос, Вы его правильно… формулируйте, пожалуйста». Ах, как ей хотелось прямо рыкнуть Шугаеву: «Думай сначала, прежде чем рот раскрывать!». Ведь теперь Пантелеевой самой придётся доделывать недоделанное Шугаевым с прокурором: «Имели ли Вы препятствия к даче тех показаний, которые Вы бы желали дать?».
Семенычев: «Препятствий я не имел».
Судья: «Имели ли Вы препятствия к обжалованию действий должностных лиц из МВД?»
Семенычев: «И таких препятствий тоже не имел».
Судья итожит: «Так какие у Вас основания утверждать, что Вам не были разъяснены права свидетеля, если все права были разъяснены Вам в ходе допроса, что подтверждено Вашей подписью. Ведь текст с изложением прав присутствует в протоколе».
Семенычев чистосердечно: «Мне объяснили так: подпишешь – поедешь домой, не подпишешь – задержишься».
Судья аж возгневалась: «Почему же Вы подписали протокол, если Вас следователь не принуждал?».
Семенычев всё так же чистосердечно: «Я боялся».
Снова влезает защитник Чубайса Шугаев. В его словах оголённая угроза: «Раньше Вы боялись давать показания, а сейчас не боитесь?»
Семенычев облегчённо, как от тяжкого груза избавившись, неожиданно легко улыбается: «Сейчас – нет. Сейчас судебное разбирательство. Много народа. Здесь мне никто не угрожает».
Шугаев по-дурацки невпопад: «А почему?».
Семенычев с сожалением и грустью глядит на него: «Вас когда-нибудь забирали в милицию?».
По залу пробегает волна с трудом сдерживаемого смеха. Уж больно комично выглядит необъятный чубайсовский адвокат в милицейском «обезьяннике». Резкая команда судьи, и судебные приставы выводят нескольких человек из зала. Укротив аудиторию, судья зачитывает собственное решение: «Суд находит, что допрос свидетеля на следствии произведен с соблюдением УК РФ. Права свидетеля были разъяснены свидетелю в полном объеме, о чем свидетельствует его подпись в протоколе».
И протокол показаний Семенычева на предварительном следствии о том, что свидетель Карватко просил сделать ему алиби на 17 марта, был с торжеством зачитан прокурором перед присяжными. Непонятно было торжество прокурора. Чего он добивался и чего он добился? Что выставленным им же, прокурором, свидетелям нет веры? Но тогда зачем ты их вообще тащил в суд? Не потому ли, что кроме них у обвинения вообще нет ни одного свидетеля. И теплилась в прокуроре пусть хилая, но хоть какая-то надежда, что застращённые оперативниками и следователями свидетели не решатся сказать правду в суде. Но вот сказали, как пытками, угрозами, шантажом добывались нужные следствию «свидетельские» показания в этом деле, и тогда действительно ничего больше не оставалось прокурору как порочить собственных свидетелей.
Тщетно пытались подсудимые и их адвокаты задавать Семенычеву вопросы при присяжных. Судья снимала их все, без разбора, зачастую не давая возможности их даже договорить. Судья Пантелеева настолько боялась, что тень правды о том, как добывались следствием показания свидетелей, может проскользнуть в сознание присяжных из ответов Семенычева, что обрывала даже прокурора.
Читать дальше
