Сергей Платонов - Горбачевы. Чета президентов

— Ириш, иди, поплавай. У меня желания что-то нет. Я лучше погреюсь.

— Мам, у меня тоже желание пропало. Вода какая-то не очень чистая. В Пицунде как слеза, а здесь прямо муть.

— Наверно потому что город рядом. Не капризничай, иди. Будешь потом в холодной и пасмурной Москве жалеть. Только прошу, далеко не заплывай.

Ирина нехотя поднялась, зашла в море, постояла. Потом вытянула руки вперед и рыбкой нырнула в глубину. Дождавшись, когда она появилась из воды и поплыла, Раиса получше устроилась в шезлонге, закрыла глаза и задремала.

Проснулась от крика. Над ней стояла Ира и трясла ее мокрой рукой за плечо со словами: «Мама, ты так стонала и металась, что я побыстрее выскочила к тебе. Что с тобой?»

— Ой, сон приснился. Как будто, когда мы въехали в новую дачу, случилось землетрясение. И на тебя обвалился потолок.

— И что? Меня придавило?

— Слава богу, нет. Только слегка задело голову. Отделалась ушибами.

— Видишь, мамочка, это предупреждение, что Крым место опасное. Давайте уедем в Пицунду. Я читала, что здесь в Ялте в 20-х годах было страшное землетрясение.

— Знаю, Михаил Зощенко написал на эту тему рассказ. Очень смешной: жил в Ялте мужчина, увлекался спиртным, и как выпьет, так сильно буянит, обязательно что-нибудь побьет, разломает. Ему говорили: брось пить, пока большой беды не наделал. Пытался он себя сдерживать, но однажды сорвался, напился так, что не смог дойти до дома, свалился под каменным забором и заснул. А в эту ночь и случилось то самое землетрясение. Проснулся от боли и удушья. Это забор на него повалился. Выбрался из-под завала, огляделся, а вокруг — руины. Сел он, заплакал и говорит: какой же я негодяй, что натворил.

— Да, правда, смешно. А нас тут с моря фотографировали.

— Как это, кто?

— А вон, посмотри, пассажирский корабль. Видишь, в сторону Одессы пошел. Вот с него и снимали.

— Боже мой, а куда же охранники смотрят? Надо начальнику охраны Медведеву сказать. Пусть разберется. Пойдем Михаилу Сергеевичу расскажем.

В Одессе капитана с пристрастием допросили. Оказалось, он перевозил иностранных туристов и при выходе из Ялты они попросили пройти ближе вдоль берега, чтобы снять Ливадийский дворец, а пляж резиденции находится как раз внизу, почти на одной линии с дворцом. До изъятия фотопленок у туристов дело не дошло, но за самовольное изменение курса капитана подвергли штрафу. Этот случай вкупе с не очень чистым морем убедил Горбачева, что Ялта для отдыха место не подходящее. И он приказал к следующему отпуску закончить строительство дачи в Форосе. Но этого быстро не произошло. Стройка затягивалась, и в следующем году пришлось снова ехать в Пицунду.

Впервые в «Зарю» они заехали в июле 1988 года. И буквально в первый же день случилось событие, показавшее, что двухлетней давности сон на пляже был вещим. Когда Ирина подошла к большому венецианскому окну, чтобы поправить портьеру, карниз на котором она крепилась, обрушился ей на голову. В военном госпитале Севастополя установили легкое сотрясение мозга. За что несколько сотрудников из обслуги и начальник объекта были уволены. Может и прав был старый маршал, что багряник, который по просьбе Раисы все же насадили в фороском парке, дерево нехорошее, приносящее беду. Но только не мог он тогда и подумать о других грядущих грозных событиях. И что для него самого с Форосом будет напрямую связано самое горькое время в его по большому счету безупречной жизни. В том числе тюремное заключение.

Случай с карнизом, наоборот, сыграл положительную роль в карьере человека необычной биографии. Речь идет о внучатом племяннике Льва Толстого. Его полный тезка полковник КГБ Лев Николаевич Толстой был праправнуком старшего брата писателя Сергея Николаевича. Того самого, что женился на цыганке Марии Шишкиной из хора «У Яра». Служивший до этого происшествия заместителем начальника 9-го отдела КГБ в Крыму, после «карниза» он стал начальником этого отдела. Это ему пришлось в августе 1991 года все три дня фороского «плена» быть рядом с семьей Горбачевых. Пусть он и расскажет, как все случилось: «Президент с женой, дочерью, зятем и двумя внучками приехал на отдых и расположился в «Заре» как всегда в первых числах августа. Море у дачи такое прозрачное (дно на семь метров видно), что все и особенно дети из него не хотели выходить. Распорядок почти каждый день был один и тот же — прогулки по терренкуру, купание в море, редкие выезды в Севастополь, в храм Воскресения Христова на Красной скале, работа над очередной книгой и выступлением при подписании нового союзного договора по окончании отпуска. Запомнился одна поездка в Севастополь. Михаил Сергеевич подошел на Графской пристани к людям, но вместо уже привычного ликования столкнулся с недовольством. Его стали спрашивать, а где же результаты перестройки. И тут он взорвался. Стал обвинять самих людей в инертности. Мол, я вам не царь. И не собираюсь раздавать милости. Я дал вам свободу, вот и устраивайте свою жизнь сами. Люди опешили и стали расходиться. А он остался доволен, что не поддался, как он сказал, крикунам.