Константин Казенин - Грузино-абхазский конфликт:1917-1992

Действительность далеко не соответствовала этому идиллическому представлению.

Власть (правительство, парламент и Учредительное собрание) находилась в руках небольшой тесно сплоченной группы, члены которой обладали большим опытом революционной деятельности. Их связывало и племенное (большинство имеретины), и зачастую кровное родство, партийная принадлежность (соц. – дем. меньшевики) и общая работа по разрушению – вначале из подполья, потом с вершин – российской государственности. В их однородности и узком кастовом составе были и сила, и слабость: внутренняя дисциплина, с одной стороны, и оторванность от населения, отсутствие технически подготовленных сил – с другой... Грузинские газеты отмечали новое растущее зло – непотизм, кумовство, землячество, – наложившее отпечаток на все правительственные учреждения и приведшее к небывалому взяточничеству, спекуляции и хищениям».

Без сомнения, отличия носят формальный, но отнюдь не смысловой характер. К сожалению (во всяком случае, лично моему, ибо я принадлежу к числу поклонников изящной грузинской культуры), в отношении к национальным меньшинствам вообще и к Абхазии в частности различий еще менее. Скромный объем сборника, очевидно, не позволил составителю дать более широкую картину действительности, но смысловая начальная точка определена верно: Абхазия с самого начала рассматривалась в Тбилиси как объект культуркампфа, а в случае сопротивления оному – как объект силового воздействия.

«Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: „смотри, вот это новое“; но это было уже в веках, бывших прежде нас». Прав Екклесиаст, сын Давидов, царь в Иерусалиме, нет ничего нового и, очевидно, не будет.

Постимперское пространство практически повсюду ставит один и тот же вопрос, а именно: как строить национальное государство там, где его никогда не было. Ибо при всем желании трудно назвать таковым средневековые государства, объединенные отнюдь не идеей единства крови, но прежде всего конфессиональным, и как следствие культурным единством.

Не были исключением и империи, в сфере влияния которых оказалось Закавказье. Они предлагали идею единства подданства, весьма привлекательную для многих. Не будет лишним напомнить, что Грузия была и причиной проникновения России в регион начале XIX века, и основным акцептором русской помощи, и возлюбленным детищем русской политики в Закавказье. До этого грузинский народ стоял на весьма опасной грани, за которой начинался полный распад. Его удалось избежать «под сенью дружеских штыков». Объединение грузинских земель в едином государстве впервые за многие столетия произошло именно в рамках Российской империи, как результат борьбы с Турцией и Ираном. В итоге сегодня Россия получила за все это лишь ненависть и претензии значительной части грузинской интеллигенции. Противоречия в этом нет. Отто фон Бисмарк говорил, что освобожденные нации не благодарны, а требовательны. Что же говорить о требовательности спасенных наций? Ей воистину нет границ.

Причина проста. Основой идеи освободительного движения отнюдь не является свобода собственного народа, и уж конечно не его благополучие. Освобождение не мыслится национальным революционерам вне «великой национальной мечты» – достижения максимальных границ существовавшего когда-либо или даже мифического государства. Так собственное «освобождение» не мыслится без возможности осуществления национального гнета. Национальные меньшинства лишаются элементарнейшего права – сохранения собственной идентичности. Отказывающимся предъявляется единственный убедительный аргумент, который имеется в распоряжении националистов, – насилие. Насилие без границ, насилие, не отделяющее правого от виноватого.

Романтика борьбы за унитарное великодержавие оказалась сильнее разумного прагматизма. Пожалуй, из представленных документов следует только один вывод: трагедия Грузии состоит в том, что, являясь многонациональным государством, она не имеет сил быть настоящей Империей. Империя – это мир. Мир внутренний, пусть иногда и созданный путем войн с внешним противником. Империи не ведут национальной политики. Они ведут территориальную политику, и тем более в районах со смешанным этноконфессиональным населением. Национальные государства ведут национальную политику, и особенно на территориях со смешанным населением. И поэтому, декларируя внешний мир, они несут внутреннюю войну национальным меньшинствам, превращая их в «сепаратистов», «пришельцев» и т. п.