Исмаил Ахмедов - Служба в сталинском ГРУ И побег из него. Бегство татарина из разведки Красной армии

Я совершил много пеших походов по этой горе и на озеро, часто переходя границы, определенные для меня губернатором. Азиз бей, разумеется, всегда находился при мне в таких походах. Он знал, что здесь очень мало вероятности для встречи с человеком НКВД в пределах сотен километров и позволял мне идти впереди него. Мы договорились, что в случае какой-либо тревоги, я выстрелю несколько очередей из моего пистолета, и он немедленно прибежит ко мне.

Со временем я стал встречаться все больше и больше с местными людьми и со многими успел подружиться. В какой-то степени я был для них немного таинственным человеком, возможно, из-за моего татарского акцента. И, хотя не случалось каких-либо неприятных комментариев, но, главным образом, все это видел Азиз бей, поскольку он не был не только моим компаньоном, но и телохранителем. Тем не менее, люди были весьма вежливы, часто приглашали нас обоих в гости или разговаривали с нами при встрече на улицах.

Мы часто ходили на базар, где я завел знакомство с некоторыми торговцами. Я также любил базарные толкучки. Однако, немного погодя, мы должны были обходить это место стороной. Моя легенда по прикрытию становилась весьма уязвимой. Меня начали спрашивать, какого вида товаров я ожидаю из Сирии. На какого рода верблюдах их доставят? Какие приготовления я предпринял по поводу таможни, размена валюты? Мы отвечали как можно лучше, но никто нам не поверил.

Ко времени этих смущающих моментов на базаре я прожил в Испарате уже около года. Я любил городок, восхищался его людьми, но чувствовал, что становлюсь центром внимания. Поэтому попросил перевести меня куда-либо, по соображениям безопасности. Мою просьбу удовлетворили и в конце августа 1943 года вновь с двумя телохранителями меня посадили на поезд, направляющийся в Бурсу.

Перед отъездом я попрощался с добрым губернатором, который закрывал глаза на мои прогулки за пределы установленных границ. Я попрощался с начальником местной полиции, с которым несколько раз в неделю играл в карты или шахматы, с полковником Абдулкадир беем, который угощал меня крепким турецким кофе и старался поддержать мой дух, с милой пожилой Зехра ханум, моей хозяйкой с ясными, светящими глазами, посаженными как набор жемчужин на морщинистом лице, которая бесшумно приносила мне лимонад или куриный суп, когда она видела, что я устал, огорчен или простудился.

В Бурсе меня продержали лишь шесть месяцев. По прибытию туда меня доставили в гостиницу, где были ванные с термальными водами. Моих телохранителей отослали обратно в Стамбул и я оказался под ответственностью губернатора Бурсы. Я был волен ходить по городу, как я желаю, но без права уходить оттуда без специального разрешения и сопровождения, как в случае, когда в январе 1944 года я отправился кататься на лыжах около вершины Улу Дага. Поскольку у меня не было более телохранителя, то местная полиция должна была проверять мою гостиницу дважды в день. Кроме того, они также проверяли и допрашивали каждого, с кем я встречался или разговаривал, метод, который не только обижал моих немногих знакомых, но сильно надоедал мне самому.

Весной 1944 года, когда мои нервы стали сдавать по поводу такого надзора и мои друзья начинали обходить меня, меня оповестили о моем переводе из Бурсы. Причина была логичной. Полагали, что НКВД начинает проявлять интерес к городу.

Меня обратно отправили на юго-запад, опять поездом и с телохранителями. Пунктом назначения на этот раз был Бурдур, обычный малый городок, который для меня стал ненавистным местом. Какой был здесь контраст по сравнению с Испаратой, находящейся лишь в 25 километрах к западу через гору. Милая Испарата, гнездившаяся в горах, с ее извилистыми улицами, с ее садами и пирамидальными тополями, напоминала мне Кавказ. Бурдур же как будто находился на другой стороне луны. Его плоские пыльные улицы, покрытые песком холмы, сады, окруженные стенами из глины напоминали типичную Аравию. Бурдур также имел озеро с точно таким же названием, представляющее собой грязный отстойник щелочи, без рыбы, без водной дичи, но полное ядовитых змей.

Губернатор Бурдура был таким же угрюмым, как и сама местность. Он ненавидел мое здешнее пребывание, поскольку боялся, что политический беженец может ему причинить лишь одни заботы, и говорил много в подобном духе. А начальник полиции был откровенно враждебным. Он относился ко мне как человеку, который бросил вызов его правительству и власти. По его мнению, власть, хороша или плоха, дана богом и любой, возражающий ей, является антисоциальной, опасной личностью.