Юрий Екишев - Россия в неволе

– Да, Ваша честь, преступление человека – это его говорящая совесть. Моя совесть чиста. И никакого снисхождения я просить не намерен. Но я согласен – преступник здесь, среди нас, в зале. Только это не я. А кто? Мы сейчас установим. Согласно нынешнего законодательства, а именно 73-ей статьи УПК РФ, гласящей о том, что же подлежит доказыванию и что такое преступление. Что такое преступление? И что необходимо при установлении события, именуемого так? Необходимо установить – время, место, форму вины, мотив, а также иные обстоятельства, всесторонне изысканные и расследованные. Давайте начнем по порядку с тех эпизодов, которые мне вменяются. Первое. Разговоры в сельской "Пирожковой" (увы, читатель, именно так, вот за что сегодня судят и раздают срока… Даже во время пресловутой 70-ой статьи "антисоветская пропаганда" – за такое не судили). Якобы я приехал и разжег костер инквизиционной резни в этой маленькой сельской забегаловке. Мы выслушали свидетелей обвинения, молодых парней, которые единственно, что указывают, совпадающее друг с другом, это то, что пригласили их просто познакомиться. Остальное настолько приблизительно, насколько вообще может быть с разговором на несколько минут, несколько месяцев назад. (Сделаю отступление: все наши пути – это мелочи, из которых составлено то, что мы никогда не замечаем. Шишки, ветки, песок – если мы будем пристально всматриваться в них, то никогда не дойдем к цели. Но есть иные мелочи, предательские, маскирующиеся под обыденные. Иногда маленькое предательство изменяет жизнь огромной цепи людей, целого рода – предательство может прервать и отдельную жизнь, маленький огонек с сухой ветки может опалить все дерево, может выгореть страна – как наше дворянство, отошедшее от Царя, с горечью воскликнувшего: "Кругом трусость, предательство, и обман!". Здесь, надеюсь, этого не будет – по протоколам видно, как искренне, с неохотой сельские молодые парни, ленивые и вольные, беседовали с прокурором. В каждом слове чувствовалось, как они с опаской относились к жути, которую на них нагоняли, и как искренне не понимали – к чему все это? В чем тут особо страшное преступление, в их обыденной неспешной деревенской движухе, между своими путями – от девчонок к деревенским недорогим радостям… Моя бабушка, мамина мама – из этого села, была здесь учителем истории, директором школы. Все детство я шастал по здешним местам – речкам, лесам, собирал полные карманы чертовых пальцев по тенистым ручьям, таскал посреди села, около свай старого моста, рыбешек из реки, несерьезного характера – пескариков, гольянов, красноглазок; бегал на дни рождения к двоюродным братьям и сестрам, коих чуть не полсела, объедаясь там жирной деревенской пищей и играя потом в прятки по малинникам с девчонками; хмурился по чужим сельским похоронам, не понимая, кто кому какой родней приходится, и при чем тут я; лазал по пыльным сумеречным заброшенным домам, где все было окутано таинственной дымкой. Это был и мой мир, спокойный, неагрессивный, не суливший никаких опасностей. И вот, спасибо, вмешались, разъяснили, – что я на своей земле должен ходить по-другому, и разговаривать не о том, о чем я там разговаривал, а лучше – молчать...)

Вот мы приехали в "Пирожковую", сели за два сдвинутых стола, я представился, начал что-то показывать на ноутбуке, потом пару слов сказал… Но что из этого установлено с достоверностью, и в какой момент совершилось преступление-то? По разным сведениям был то конец августа, то начало сентября, а официантка говорит, вроде был октябрь… Мы приехали – одни говорят, вчетвером, другие – впятером. На машине, цвет которой варьируется от темно-серого до зеленого, через вишневый и темно-синий. Одни говорят, что сели, выпили чаю, был с собой ноутбук, и я показывал просто фотки "людей в простых одеждах", другой – что телепередачи про молодежные шествия, составленные из новостных программ, третий – какие-то митинги молодежи (принимая при этом государственный российский черно-желто-белый флаг – за фашистский, кто-то брякнул, что это был флаг ФРГ…). Еще один увидел, как расстреливают русских солдат страшные бородачи. Еще одному, что переворачивали лотки с помидорами на рынках. По версии официантки, говорили о машинах – то ли красть их, то ли красить… Выходили, входили, курили, разговаривали по телефону, было кому-то интересно, кому-то не очень… Узнав, что на сходке есть кто-то из "блаткомитета" этого села, в панике примчалась милиция, боялась, что из-под их "крыши" уводят "Пирожковую" и всех дальнобойщиков. Всех переписали и умчались, примчались обратно с предложением поговорить с районным начальником, снова упылили… Кто-то говорит, что разговор был о молодежных субкультурах в России, в частности, скинхедах – что это такое… Кто-то ляпнул, где надо строиться в патрули и бегать шеренгами по району, наводить порядок… И все это уместилось в промежуток от семи до десяти минут. Так говорит половина из тех, кого напрягла прокуратура. До двух-трех часов – вот во что растянулось все у продавщицы (Она пришла в суд красивая-красивая… Полностью ничего не сведущая, но восхитительно ладно скроенная молодая татарочка, которой такой звездный час – как шанс в телелотерее… После ее допроса еще долго витал запах какой-то косметики с пачулями и ванилью…). Вот только потом в суде выяснилось, что в районе вообще-то нет ни иммигрантов, ни кавказцев, ни даже рынка… Есть в селе за двадцать километров несколько корейцев, а в самом селе – один ассимилировавшийся грузин, Отари, сосед моего брата по общаге, гоняющий на стареньком белом "мерине", который подходил ко мне – Юра, давай замутим что-нибудь, ну давай воду чистую по бутылкам будем разливать, а? Я что, этого Отари предлагал обхаживать патрулями или что? Тем не менее, прокуратура талдычит, совершено преступление, совершено преступление – по нескольку раз всех переспрашивает… Видимо, задавая все вопросы в черных красках… Не надо долго думать – зачем это нужно было? – чтоб свидетелей зомбировать, ввести в определенное настроение – посадить на измену, а еще, чтоб не забыли, что говорить (и чтоб пропустили своей волей этот моментик внутрь своей души – осудить человека, если так нуждается в этом государство...). И вот в суде началось самое интересное – начали в суде осознавать, что все, что они говорили – записано не с их слов, а со слов пацанов, которые говорят, что так было по утверждению следователей. Или что им прокуратура разъяснила, что и как там происходило (не будучи в "Пирожковой" ни ухом, ни рыльцем). Мама одного из парней (тоже пришла в суд, яркая, красная, красивая, спелая, уверенная) возмутилась, что это не ее сын давал показания – он и выговорить-то такого никогда не мог – ассимиляция, оккупация – а так красиво, складно, хитро выражается только прокурор, и рынка у нас нет в селе! и кавказцев! и врете вы все! (и села довольная, что хоть слово удалось завернуть за правду – за что поклон… Русская красивая женщина в борьбе за правду, неистовая, неудержимая – тебе памятник надо ставить, как на Мамаевом кургане. Весь зал – обдало твоим жаром, ох!). Что из этого правда? Да, я показал на ноутбуке только то, что мы видим в новостях, или все же в том, что предлагал маршировать вокруг Отари, мы не видим абсурда? Хоть обвинение абсурдно только на первый взгляд. Далее мы выясним, в чем тут преступление, а в чем мотив.