Каждый слышавший это вживе к себе примерил подобную историю, убеждаясь: да, такое ночное впечатление точно никогда не сотрется из памяти. Даже прокурор не мог против этого спорить. В полуобморочном состоянии Алевтину Михайловну вывели из зала.
Судья позвала для допроса вторую свидетельницу алиби Миронова - дочь Алевтины Михайловны Елену Борисовну Тараканникову, миловидную женщину лет тридцати пяти.
Задавать вопросы вновь начала адвокат Чепурная: «Вы помните события 17 марта 2005 года?».
Тараканникова: «Да, 17 марта я встретила Ивана утром в подъезде. С утра я ходила в церковь, пришла из церкви, попила чай, позавтракала и пошла гулять с собакой. Это было около десяти».
Чепурная: «Вы в этот день работали?»
Тараканникова: «У меня выходной был по графику».
Чепурная: «Кроме того, что Вы поздоровались с Иваном, Вы о чем-либо с ним говорили?»
Тараканникова: «Я не помню».
Адвокат Михалкина подключилась к допросу: «Дата 14 марта у Вас с чем связана?»
Тараканникова: «Это день рождения моего брата. Он умер в 1992 году. Мы его в день рождения всегда поминаем. Раньше, когда мама могла ходить, то она в церковь ходила. Теперь я хожу».
Михалкина: «А 14-го почему Вы не пошли в церковь?»
Тараканникова: «Не помню сейчас. Либо работала, либо у детей тренировка».
Показания мастеровито начинает расклинивать прокурор: «Можете назвать причину, по которой Вы запомнили, что посетили храм именно 17 марта?».
Тараканникова объясняет: «Я запомнила 17 марта, потому что у нас с мамой ссора была. Сильно поругались мы с мамой из-за того, что я не 14-го, а 17-го в храм пошла».
Прокурор подлавливает: «В последние годы Вы всегда посещали храм 14-го?»
Тараканникова: «Как правило, да».
Прокурор: «А что Ивана встретили 17-го, Вы как запомнили?».
Тараканникова терпеливо: «Ну я ходила в храм 17-го, а когда по телевизору стали говорить, что Иван обвиняется в покушении, то мы с мамой стали это обсуждать. Надо же, сосед и такое дело!»
Прокурор продолжает расщеплять показания: «Вы Миронова видели поднимающимся по лестнице?»
Тараканникова подтверждает: «Да, Иван поднимался, с ведром он был».
Прокурор цепко: «Какое у него было ведро?»
Тараканникова пожимает плечами: «Я не помню таких подробностей».
Прокурор вгоняет ещё один клинышек: «Вам мама рассказала, что в квартиру к ней заходил Иван?»
Адвокат Першин первым распознает мошенническую уловку прокурора: «Я возражаю, Ваша честь».
Следом подсудимый Миронов ловит нечистого на руку: «Прокурор передергивает факты, Ваша честь».
Судейское кресло в ответ добродушно ворчит: «Ошибиться может каждый».
Вновь мельтешит карусель вопросов, чтоб закружить свидетельницу, замутить ей память, спровоцировать неточности в показаниях: как часто Ваша мама гуляла с собакой в 2005 году, в какую смену учились Ваши дети, где Вы работали в 2005 году в марте, читали ли вы книги Бориса Миронова, почему 15 и 16 марта у Вас не было выходных, помните ли Вы, когда был подрыв «Невского экспресса»… Ни один вопрос не сняла судья, как будто они и в самом деле касались обстоятельств покушения на Чубайса. Судья с прокурором в очередной раз откровенно, ярко, броско демонстрировали перед присяжными, что свидетели алиби подсудимых не заслуживают у них ни малейшего доверия. То ли дело – потерпевшие! Чубайс сказал, что был на месте покушения, и хотя никто его, кроме любимого водителя и преданного охранника, даже сидящим в БМВ не видел, суд ему безгранично и безоглядно поверил, и над свидетелями его присутствия в броневике на месте взрыва издеваться не дерзнул.
Едкий осадок оставил в душе допрос свидетелей алиби подсудимого Миронова. Смесь оскорбления и раздражения, которые непременно возникают от зрелища намеренного унижения и бессовестного издевательства над людьми, пришедшими свидетелями в суд, чтобы добиться справедливого рассмотрения дела, и вроде бы достойными всяческого уважения за то, что выполняют свой гражданский долг. Так нет же, их старательно, даже с каким-то наслаждением втаптывают в грязь, пытаются доказать, что они бессовестные лжецы, силятся опровергнуть ими сказанное любой ценой, даже путем извращения их слов. Все это творится под чутким руководством человека, которого в российском правосудии положено почтительно именовать – Ваша честь! Это высокое обращение удержалось из всех когда-то бытовавших в нашей истории. Ниспровергнуты и Ваше величество, и Ваше сиятельство, истлели и Ваше превосходительство, и Ваше высокоблагородие, осталось лишь одно - Ваша честь. Да и то, по всей видимости, стремительно теряет свойства, достойные почитания.
Читать дальше
