Эдуард Баталов: Философия бунта

В современном капиталистическом обществе объективное положение интеллигенции и студенчества в условиях научно-технической революции претерпело изменения, влияющие на их социальную функцию и роль. Это, кстати сказать, не ускользнуло и от взора леворадикальных идеологов, прежде всего Г. Маркузе. Но Маркузе, пытаясь найти связь между требованием университетских реформ и выходом студентов «на улицы, в трущобы, в массы» во внутренних законах самой теории, во «внутренней динамике» научного знания, образования, якобы самого по себе враждебного всяким формам подавления, оставляет в стороне вопрос о социальной функции знания (науки) в развитом капиталистическом обществе, о социальном положении его носителей.

Если еще несколько десятилетий назад выходцы из буржуазных (и мелкобуржуазных) слоев, как правило, наследовали не только «дело», но и социальный статус отцов, то сегодня «классовые гарантии» молодого поколения становятся крайне зыбкими, что находит выражение в его сознании.

Интеллигенция капиталистического общества, ранее в массе своей не вовлеченная в процесс непосредственного производства прибавочной стоимости, могла еще до недавнего времени чувствовать себя достаточно «свободной», либо потому, что обладала привилегией на господство (т. е. входила или имела возможность войти в ряды господствующего класса), либо потому, что обладала привилегией не быть непосредственным объектом господства и манипулирования. Теперь в значительной своей части она утрачивает свое некогда «свободное» и «привилегированное» положение, превращается в наемных тружеников, все больше приближается по своему положению к рабочему классу, что толкает ее на выступления против господствующих в обществе порядков.

Эту тенденцию в изменении социального статуса интеллигенции по мере развития капитализма отмечал еще В. И. Ленин: интеллигенция «занимает своеобразное положение среди других классов, примыкая отчасти к буржуазии по своим связям, воззрениям и проч., отчасти к наемным рабочим, по мере того, как капитализм все более и более отнимает самостоятельное положение у интеллигента, превращает его в зависимого наемника, грозит понизить его жизненный уровень» [5].

Аналогичная картина характеризует и положение студенчества. Студент, вышедший из буржуазной среды, как будущий интеллигент, лишается в своей массе твердых гарантий сохранения привилегированного социального положения, какие были обеспечены ему еще несколько десятилетий назад. «Как и рабочий, – пишет Жорж Коньо, – он является на рынок рабочей силы и должен заключить контракт с капиталистом. Он должен стать крохотным винтиком в механизме капиталистического государства, превратиться в труженика, получающего заработную плату. Если ему и повезет и он найдет работу, то, например, студенту, получившему диплом социолога, будет поручена лишь предпринимательская газета на предприятии, предпринимательское руководство досугом, предпринимательская организация спорта и т. д. Сегодняшний студент является прообразом работника умственного труда, который будет рабом системы прибылей. Интеллигент при таком положении чувствует себя таким же эксплуатируемым, как и рабочий… Молодой интеллигент сталкивается со скупым на работу мальтузианским обществом, которое неспособно включить в свою тесную структуру потенциальную рабочую силу нового поколения, которое не может ни предоставить этому поколению работы, ни поставить перед ним высокие исторические цели, ни обеспечить ему перспективы какого бы то ни было рода» [6].

Такая ситуация вызывает конфликт между прежним (предопределенным буржуазным и мелкобуржуазным происхождением) социальным статусом значительной части студенчества и связанными с ним ожиданиями (формирующимися по стереотипам, по-прежнему официально подкрепляемыми школой) и ожидающей его реальной перспективой пролетаризации, которая вызывает его резкое недовольство. [В так называемой «Сорбоннской хартии» мы читаем: «Раньше мы представляли собой ничтожную горстку будущих привилегированных лиц, неизбежно интегрируемых обществом. Теперь мы являем слишком большое «меньшинство», не интегрируемое, но сохраняющее статус прежнего «меньшинства». Таково противоречие, с которым столкнулись мы, дети буржуа. Мы больше не уверены в своем будущем положении руководителей. Таков единственный источник нашей революционности… Отныне мы – трудящиеся, как и все остальные. Мы – капитал общества, а не его будущие руководители» [7]]