Сергей Кургинян - Исав и Иаков - Судьба развития в России и мире. Том 1

Хочу сказать также, что право страны на историческое существование, как мне кажется, полностью определяется степенью и характером исторического безумия этой страны и ее граждан. И что, приезжая в чужую страну, ты просто кожей чувствуешь это, как чувствуешь и то, что в одних странах это безумие созвучно безумию твоей страны, а в других антагонистично.

Скажу, наконец, что безумие отдельного человека и историческое безумие — вещи разные. Что тождества между живым человеком и человеком безумным нет. Хотя соотношение между жизнью и безумием далеко не линейное. А вот тождество между живой страной и историческим безумием этой страны для меня несомненно. Хорошо ли, когда страна мертвая? Если ее обитатели считают, что это хорошо, почему я должен этому оппонировать? Но мне ясно, что ровно в тот момент, когда страна становится нормальной, она становится мертвой. Что-то глубоко мертвящее есть и в модернизации, и в буржуазности как таковой (при том, что по большому счету это почти синонимы). Но есть страны, пытающиеся спасти себя как безумное, то есть живое, целое — и при этом проводить модернизацию. Индия, например, именно такова. Да и Китай тоже.

Удается ли в конечном итоге спасти жизнь от модернизации, это отдельный вопрос. Но то, что проводя модернизацию, надо особо беспокоиться о сохранении живой жизни от нормализующей мертвечины, для меня безусловно. Вот, если совсем уж коротко говорить, все, что я хочу сказать по поводу соотношения нормы и безумия в жизни стран. То есть «исторических личностей».

А теперь — о том, что намного важнее. То есть не о том, что я ХОЧУ сказать (коротко, повторю, все, что хотел сказать — сказал), а о том, что я НЕ ХОЧУ сказать.

Я не хочу сказать, что нормальность в принципе враждебна России. Что желание увидеть на месте разбитой российской дороги аккуратную европейскую трассу несовместимо с патриотизмом. Что каждый, кто хочет, чтобы российские крестьяне жили не в покосившейся избе, а в комфортном, чистом коттедже, — это чуждый нам космополитический элемент.

Я не хочу также сказать, что страсти по нормальности никогда ничего не порождали в российской истории. И что каждый, кто жаждет этой нормальности, обречен на роль Александра Федоровича Керенского.

Нормальность нормальности рознь.

И разный тип страстей по нормальности, свойственный разным личностям, по-разному воспринимается Россией.

Первый тип страстей по нормальности наиболее ярко характеризуется личностью Петра I. Петр I увидел — сначала Кукуй, потом Голландию — и страстно возжелал нормальности. То есть в каком-то смысле сошел с ума на этой почве. А когда он на этой почве сошел с ума, то есть стал безумен, то его безумие было уловлено Россией. И они — Петр как личность, а Россия как историческая личность — парадоксально сдружились на почве общего безумия. Россия отреагировала позитивно именно на безумие Петра. А не на источник этого безумия. Но соединение нормальности как источника безумия, безумия как последствия страстей по нормальности — и органического безумия России — создало Российскую империю. Санкт-Петербург — это не Амстердам, не Роттердам и даже не Лондон. Но это и не Москва. Это великое в своем абсолютном безумии дитя двух безумий (России и Петра) и одной нормальности, приобретшей характер безумия. В этом виде нутряные страсти личности по нормальности могут породить великий исторический результат, ничего общего с этой нормальностью не имеющий. Но грандиозный и глубоко впечатляющий.

Декабристы, прошедшие пол-Европы в наполеоновских войнах, увидели европейскую нормальность и сошли по ней с ума. Их безумие Россия, опять-таки, уловила. «Жертвами мысли безрассудной» назвал их Тютчев. Разве можно сказать, что это безумие, порожденное тоской по нормальности, ничего не породило в России? Декабристы и впрямь «разбудили Герцена» и так далее.

Есть и более спокойные (и потому неочевидные) прецеденты. Хрущев, например, на почве своих страстей по нормальности на свой лад немножко подвинулся. И этот крохотный импульс его безумия породил, как я считаю, Гагарина.

Это все о том, как функционирует в России первый тип нормальности — тип безумца, свихнувшегося на почве страсти по нормальному и объединившегося в этом своем безумии с Россией.

Второй тип нормальности представлен Брежневым. Брежнев, будучи глубоко нормальным человеком (я бы даже сказал, что слишком нормальным), сразу понял, что Россия безумна и что ему свою нормальность надо спрятать, приберечь для личного пользования. Это такая затаенная нормальность, порождающая не вихри страстей, возносящие Россию невесть куда, а уютное болото. В котором сидит разумный царь, притворяющийся безумным. Сидит и как бы безумствует. А страна под его усыпляюще-имитационные пасы не возносится, а успокаивается и засыпает.