Сергей Кургинян - Исав и Иаков - Судьба развития в России и мире. Том 1

Так в чем тогда дело?

Мне кажется, что налицо соединение двух обстоятельств. Одно из них — макросоциальное. Тут надо обсуждать классовую принадлежность, корпоративную принадлежность и так далее. И Путин, и Медведев — плоть от плоти господствующего сословия. Как его ни назови. Разорвать с сословием они не могут. Да и не понимают, зачем. Возможно, при определенных обстоятельствах создадутся предпосылки для такого разрыва между властью (надстройкой) и классом (базисом). Если классу захочется «сдать» надстройку, то надстройка может серьезно призадуматься. Но пока она еще не призадумалась. А вне этой парадоксальной (и Марксом не обсуждавшейся) схемы, в которой надстройка может не подчиниться базису, а, мягко говоря, сильно его скорректировать, существует определенная заданность. Классовое (корпоративно-цеховое, групповое, кастовое и так далее) сознание — штука цепкая.

Речь при этом следует вести и о сознании, и о подсознании. Это-то и называется «плоть от плоти». Макросоциальный субъект ненавидит все, что связано с реальным советским бытием, боится всего, что адресует к какому-то повторению оного. Он также боится и ненавидит модернизационный авторитаризм. Это другой страх и другая ненависть. Но этот страх и эта ненависть тоже фундаментальны.

Кроме макросоциальных обстоятельств, есть еще и обстоятельства менее масштабные, но, как мне представляется, тоже существенные. Власть задается не только своими опорными группами, но и своей интеллектуальной инфраструктурой. Инфраструктура состоит из профессионалов, обеспечивающих власть информацией, и групп, готовых оппонировать как власти, так и этим околовластным профессионалам.

Рассмотрим и то, и другое. Профессионалы, обеспечивающие власть информацией, раз за разом демонстрируют то, что обеспечивать власть они будут только той информацией, которая власти нравится. Степень этой сервильности беспрецедентно высока. Она гораздо выше, чем в позднезастойный период. Это связано с эрозией морали и… И высочайшей ролью денежного фактора. Казалось бы, потеря властных симпатий для околовластных профессионалов не грозит последним ни остракизмом («волчьим билетом», исключением из КПСС), ни более серьезными жизненными неприятностями по модели 1937 года. Угроза потери места в нынешней системе чревата только экономическими неприятностями. Но они-то и оказались для нынешней околовластной интеллектуальной группы гораздо более болезненными, нежели издержки брежневского (а то и сталинского) формата.

Однако это касается только околовластных профессионалов. Чем мотивирована предельная пластичность групп, заинтересованных в оппонировании власти и не обусловленных рассмотренной выше околовластной интеллектуально-политической мотивацией? Например, академиков, перед которыми выступает В. Путин. Академиков, которым нужны иные средства на научные исследования, академиков, которые любят науку, знают положение дел в ней и, наконец, даже шкурно заинтересованы в том, чтобы денег было побольше. При Брежневе эти академики отказались лишить звания действительного члена Академии наук СССР А.Д.Сахарова. На них тогда давили «по полной программе». Но они проявили определенную «упругость». Почему теперь они, за немногими исключениями, так пластичны?

Мне кажется, что только всеобъемлющий регресс, касающийся всех социальных и профессиональных сообществ, может объяснить подобную загадку. Но ее объяснение не избавляет меня от необходимости внесения ясности в вопрос о том, что происходит реально с нашей наукой. Подчеркиваю — не я, а представители этой науки, ее элита должны во всеуслышание говорить об этом.

Никто не требует при этом от научной элиты (в том числе крайне близкой Путину) аввакумовского самопожертвования. Все можно и должно формулировать с предельной корректностью. Но только молчать нельзя. Нельзя кивать головами, поддакивать, зная, что происходит на самом деле. И понимая, что Путин по жизни не с наукой связан, от данных по ее поводу достаточно изолирован. И без прорыва этой изоляции научная элита обрекает науку на гарантированное прозябание.

Я не хочу сказать, что все сводится к тому, что Путин чего-то там не знает. Но и это слагаемое существенно. И совершенно непонятно, почему высшие научные администраторы, а также близкие к Путину околонаучные бизнесмены не приводят в разговорах с ним, а также в статьях, публичных выступлениях, на разного рода коллегиях хотя бы тех — беспощадных и неопровержимых цифр, которые уже приведены в данном исследовании. Но ведь все не сводится к этим цифрам!