Сергей Кургинян - Исав и Иаков - Судьба развития в России и мире. Том 2

Я знаю и о подтверждении этого анафематствования V Вселенским Собором. Император Юстиниан предложил анафематствовать Оригена следующим образом: «Если кто говорит, что наказание демонов и нечестивых — временное и будет иметь после некоего срока свой конец, то есть что будет восстановление (апокатастасис) демонов и нечистых людей, — анафема».

Знаю и об Архиерейском соборе 1935 года, проходившем под председательством Заместителя Патриаршего местоблюстителя митрополита (впоследствии — патриарха) Сергия (Страгородского) и посвященном учению протоиерея Сергия Булгакова. Знаю, что было сказано: «Нельзя забывать, что диавол уже не может обратиться, а равно и все ему всецело предавшиеся. Значит, рядом с «градом Божиим» и «вне» его (Апок 22:15) навеки останется область отвержения, «смерть вторая» (Апок 21:8). Откровение не знает апокатастасиса всей твари, а лишь обожение тех, кто будет со Христом. «Бог будет все» лишь в «сынах Царствия», все во всех, чья воля сознательно отождествилась с волей Божией».

Все это я знаю. А еще я знаю, что пришедший в гости человек не должен поучать хозяина. Вот это я знаю точно. Решать, что делать с апокатастасисом, должна Церковь и только Церковь.

Решать, что делать с Мавзолеем, должен народ, который в большинстве своем не воцерковлен и для которого мнение церкви — это одно из мнений. Начиная продавливать те или иные политические решения, церковь выходит за рамки своих абсолютных прерогатив. И тут ей можно и должно оппонировать достаточно твердо, хотя и в этом случае деликатность абсолютно необходима.

Необходимость деликатности проблематична только когда представитель церкви проявляет фантастическую социально-политическую бестактность. Сказал, например, член Синодальной комиссии по канонизации святых, профессор Санкт-Петербургских Духовных школ протоиерей Георгий Митрофанов: «В годы Второй мировой войны немецкие оккупационные власти открыли на территории СССР около 9 тысяч храмов, а Сталин на территории, не подвергшейся оккупации, допустил открытие лишь 716 храмов».

А есть апокатастасис, нет его… Пусть решает церковь, она и только она. Приведенных данных достаточно для того, чтобы сказать, что Церковь — влиятельный для части наших сограждан Институт под названием РПЦ — склоняется к тому, что апокатастасиса нет. Я, в отличие от этих сограждан, к Институту не принадлежу. И не могу сказать, что в качестве светского религиоведа помираю от желания реабилитировать апокатастасис. Ибо куда ни кинь, все клин. Оставил ад (да еще и навеки, ибо как-никак — Второе пришествие и все разделено на спасшихся и погибших) — плохо. Часть человечества гимны поет, ликует, а где-то поблизости от этой части — вой, муки… Можно ли ликовать под аккомпанемент этого воя? Согласитесь, у такой метафизической перспективы есть социально-политический эквивалент. Да и вообще… Что испытываешь ты, читатель, внимательно читая великие строки Данте:

Думаю, вдумчивое прочтение этих строк не может не породить экзистенциальной вопросительности. Впрочем, серьезная метафизика всегда подобную вопросительность порождает. Что же касается альтернативы, спасения всех, включая инфернальные силы, то… Тут, согласитесь, тоже для вопросительности есть место. Вы хотите, чтобы Гитлер и сиротский дом Януша Корчака одинаково спаслись, пусть даже и после Второго пришествия?

Не я задаю такой причудливый вопрос первым. Его уже задал Достоевский устами Ивана Карамазова. Читатель наверняка помнит, что именно сказал Иван по этому поводу. Мол, свой билет почтительнейше возвращаю, не нужен мне такой сусальный финал… Ну, а как только читатель это вспомнил — пошло-поехало. Карамазов, черт, Великий Инквизитор…

Ну, вот… Мы перешли из пространства доктринальной метафизики, в котором все прерогативы — у церкви, у верующих, в пространство культуры. Человек может не исповедовать культ и быть абсолютно интегрирован в культуру, порожденную этим культом. Ну а дальше… Сделал шаг — делай следующий. Из культуры — в политику.

Кто только не говорил о социальном аде и революционере как герое, повторяющем известный подвиг, предполагающий сошествие во ад и избавление страждущих.