Сергей Кургинян - Исав и Иаков - Судьба развития в России и мире. Том 2

Что же именно я хочу доводить до логического завершения? Прежде всего, некий частный, но очень важный принцип перестроечного мышления (и действия), который я называю «инверсией».

Перестройщик не отказывается от методов, применяемых проклинаемой им идеократией. Он всего лишь выворачивает эти методы наизнанку. Он хочет по-прежнему руководствоваться передовым учением, но другим… Учиться у классика… Но у другого… Воевать с врагом, а не исследовать явление… Но врагом становится то, что недавно еще было духовно единокровным. Чем единокровнее это было вчера — тем ненавистней оно теперь. И наоборот.

Идеократия, в которую перестройщик входил в качестве интеллектуала или даже умствующего чиновника, создала систему описаний того, что она назвала своим онтологическим (и даже «светско-метафизическим») врагом, — капитализма. Перестройщик может высмеивать отдельные штрихи в картине, созданной ужасной идеократией для описания ужасности капитализма. Но он картину не пересматривает. Он говорит: «Вы это назвали ужасным злом? А это, на самом деле, благо. Огромное и несомненное благо! Зло же — это вы!» Что такое «это», которое надо было раньше разрушать, а теперь возводить на своей земле как храм блага и истины? Перестройщик не пересматривает характеристик «этого», данных идеократией: «Да, характеристики «этого» именно таковы! Но это не возмутительно, а замечательно! И будет осуществлено там, где с этим боролись. А все, что продолжает борьбу с «этим», будет сметено!»

«Это», то бишь капитализм, предъявлялось советской идеократией своему обществу как мерзость и наделялось потому «грабительской сущностью». Обладало ли «это» именно грабительской сущностью, вменяемой ему советской идеократией? Верила ли сама идеократия в такое описание или считала его необходимым для народа идеологическим мифом?

В любом случае, советская идеократия осуществляла два действия! Два, а не одно!

Действие № 1— наделение противника набором предельно негативных характеристик. Противник мерзок и отвратителен до крайней мыслимой степени. Ибо у него такая-то сущность. Можно осуждать такое действие. Называть его лубком, клеветой, перебором, наконец. Но только надо понимать, что противник действовал совершенно таким же образом. Вампука, которую он разыгрывал, предъявляя «своим» образ русского и коммуниста, не шла ни в какое сравнение с нашей вампукой, организуемой по заказу идеократической системы. Наша вампука была намного мягче и деликатнее. Идеологическая и психологическая война всегда и везде ведется достаточно грубыми средствами.

Но предположим, что действие № 1 — тем не менее прискорбно и ущербно. Ведь было же и действие № 2, которое сегодня хотят вообще не рассматривать. А на самом деле, оно-то и является наиважнейшим.

Действие № 2— определение того, что именно является мерзостью. Грабительская сущность — вот что. Обладало ли «это» (разоблачаемый капитализм) мерзостью под названием «грабительская сущность» — вопрос, адресованный к правомочности действия № 1. А вот является ли грабительская сущность злом или благом? Для советской идеократии и народа, к которому она адресовывала образ противника, грабительская сущность являлась безусловно и однозначно злой сущностью.

А вот для перестройщика… Перестройщик, повторяю, не слишком засиживается на критике действия № 1. Ему не нужен анализ реальной природы реального капитализма. Он не будет просвещать общество, захваченное врасплох, рекомендовать ему подробное ознакомление с работами Макса Вебера и других. Он бойко оттарабанит что-то о беспрецедентной лживости советской пропаганды и побыстрее перейдет к анализу действия № 2. И вот тут-то… Тут-то окажется, что грабительская сущность — это не зло, а благо. Нигде в мире это не осмелились бы заявить откровенно. А перестройщик заявит и разовьет. Одним из главных брендов перестройки была фраза поэта Иосифа Бродского: «Ворюга мне милей, чем кровопийца». Ну, ляпнул Бродский… Ну, поэт… Но эта дикая фраза стала именно аксиомой (и именно политической аксиомой) всего перестроечного процесса. Чуть что начнешь проблематизировать — тебе отвечают: «Ворюга мне милей, чем кровопийца».

Спрашиваешь: «А почему «или-или»: или ворюга, или кровопийца? Разве ворюга не может оказаться еще и кровопийцей? И почему кто-то должен был быть милей? Если бы господина Бродского спросили, кто ему милей — Ленин или Дзержинский? Что бы он ответил? Наверное, что «оба хуже»?»