Дмитрий Рогозин: Ястребы мира. Дневник русского посла

Я не знал, чем это мне может грозить, но почему-то именно после разговора с директором школы решил поступать в Московский государственный университет, и не куда-нибудь, а на международное отделение факультета журналистики. В то время это был настоящий «рассадник вольнодумства».

Отец долго и безуспешно пытался меня отговорить. Он откровенно недолюбливал партийных номенклатурщиков и советских пропагандистов, чьи дети и составляли основную массу студентов элитного «международного отделения» журфака.

Документы принимали только у юношей. Считалось, что не может быть такой профессии — «журналистка-международница». Ведь для жены дипломата, журналиста или легального сотрудника КГБ работу за границей можно было подыскать: учительницей в школе, дежурной в библиотеке или врачом, например. Но что делать, если за границу командируют советскую женщину с мужем в придачу? Куда его-то девать? Как правило, такие мужья оставались на Родине, а КГБ начинало слежку за его удачливой супругой, «как бы чего не вышло с ее моральным обликом». В общем, девиц к нам на отделение брали разве что только по очень большому блату.

Поскольку я был сыном военного, поступить мне так просто не дали. «Срезали» на сочинении, сказав, что, мол, «не раскрыл тему». Что значит «раскрыть тему», знали только те, кто имел монопольное право зачислять на учебу детей «белой кости». Сын военнослужащего в эту элитную когорту, очевидно, не входил. Все остальные экзамены были устные, и сдал я их на отлично, но заветных полбалла мне для поступления не хватало, так как средняя оценка по школьному аттестату у меня была 4,5.

Выручила спортивная кафедра. Кто-то, к сожалению, сейчас уж не помню, подсказал мне обратиться туда, предъявив книжку мастера спорта СССР. На журфак спортсменов брали охотно. Во-первых, честь факультета на студенческих соревнованиях надо защищать, а во-вторых, по окончании можно было податься в спортивные комментаторы. Меня такая перспектива не прельщала, но поступить-то надо бьио! В общем, в сомнительном качестве «тупого спортсмена», не способного, «как все нормальные люди», сдать экзамены, я был зачислен на вечернее отделение факультета журналистики МГУ «с правом посещения дневного отделения».

Увидев мои душевные страдания, отец помог мне устроиться в Редакционно-издательскии отдел Института атомной энергии имени Курчатова и получить справку, что я «где-то работаю», необходимую для представления в деканат. На «птичьих правах» я стал посещать занятия вместе с «испанской группой» международного отделения.

По окончании спецшколы я неплохо изъяснялся по-французски и даже выиграл городской конкурс стихотворного перевода (в то время я увлекался поэзией Поля Верлена). Поэтому я твердо решил выучить именно испанский. Я знал, что в чужом для моей семьи мире международной журналистики мне никто помогать не будет. Как говорится в известной шутке: «Талантам надо помогать. Бездари пробьются сами». Так и я понимал, что пробиваться мне придется самому, а потому нужно владеть теми иностранными языками и знаниями, с которыми у меня будет больше маневра и меньше влиятельных конкурентов с крутыми папашами. Расчет, как показала моя дальнейшая жизнь, оказался верен.

На третьем курсе я стал факультативно посещать занятия по итальянскому языку, плюс нам добавили в качестве обязательного предмета изучение языка одной из социалистических стран. Я выбрал чешский, хотя правильнее было бы взять сербский. Ровно через десять лет, объезжая в качестве журналиста воюющую Боснию и Сербскую Краину, а затем Македонию и Косово, я многократно жалел о том, что не говорю на языке моих балканских братьев. Впрочем, на войне язык учится быстрее, и уже скоро я перестал испытывать малейшие затруднения в общении с местным населением. Но об этом чуть позже.

После третьего курса обучения факультет журналистики направил своих студентов на практику по стране. Это было мое первое знакомство с Россией. Я попросился в Новосибирск — столицу Западной Сибири, крупнейший научный и промышленный центр за горами Урала. И не пожалел о своем выборе. Как раз в то лето 1983 года новосибирские строители метрополитена перекрывали широкую красивую сибирскую реку Обь метромостом. Мост надвигался с одного берега — постепенно, буквально по паре сантиметров в час. Наверное, только сидящие на берегу неспешные, беззаботные рыбаки могли отметить, как каждый день строители осваивали по метру воздушное пространство над рекой.