Михаил Бакунин - Избранные сочинения Том I

Ту же грубую несправедливость собрание оказало и в отношении поляков познанского герцогства, и вообще ко всем славянам. Все эти племена, ненавидящие немцев, должны были быть поглощены пан-германским государством. Того требовало будущее могущество и величие немецкого отечества.

Первый внутрений вопрос, который представился решению мудрого и патриотического собрания был: должны ли обще-германские государства быть республикою или монархией? И разумеется вопрос был решен в пользу монархии. В этом однако господ профессоров-депутатов и законодателей винить не следует. Разумеется они, как истые, и к тому же ученые немцы, т. е. как сознательно убежденные хамы, всею душею стремились к сохранению своих драгоценных государей. Но если бы они даже и не имели таких стремлений, то они все таки должны бы были решить в пользу монархий, потому что, за исключением немногих сотен искренних революционеров, о которых мы упоминали выше, того хотела вся немецкая буржуазия.

А в доказательство этого, приведем слова почтенного патриарха демократической партии, ныне социал-демократа, вышесказанного кенигсбергского патриота, доктора Iоганна Якоби. В речи, произнесенной им в 1858 году перед кенигсбергскими избирателями, он сказал следующее:

«Теперь, господа, я говорю это из глубины своего полнейшего убеждения, теперь во всей стране нашей, во всей демократической партии, нет ни одного человека, который, я не говорю, стремился бы к другой государственной форме кроме монархической, но который только мечтал бы о ней». Еще далее он прибавляет: „Если какое либо время, то именно 1848 г показал нам какие глубокие корни пустил монархи-ческий элемент в сердце народа".

Второй вопрос был какую форму будет иметь германская империя, централизованную или федеральную? — Первая была бы логичною и несравненно сообразнее цели, образованию единого, нераздельного и могучего германского государства, Но для осуществления ее необходимо бы было лишить власти, престола и выгнать из Германии всех государей кроме одного, т. е. начать и довести до конца множество частных бунтов. Это было слишком противно немецкому верноподданству, и потому вопрос был решен в пользу федеральной монархии, сообразно старому идеалу — множество средних и маленьких государей и столько же парламентов, а во главе всего этого единый обще-германский император и парламент.

Кто же будет императором? Таков был главный вопрос. Ясно было, что на это место возможно было назначить только австрийского императора или прусского короля. Никого другого ни Австрия, ни Пруссия не потерпели бы.

Большинство симпатий в собрании было в пользу австрийского императора. На это было много причин: вопервых, все непрусские немцы ненавидели и ненавидят Пруссию, как в Италии ненавидят Пиемонт. Король же Фридрих Вильгельм IV своим взбалмошным, самодурным поведением перед революциею и после нее совсем утратил все симпатии, приветствовавшие его при вступлении на престол. К тому же вся южная Германия по характеру своего населения, большею частью католического и по историческим преданиям и привычкам склонялась решительно в пользу Австрии.

Но выбор австрийского императора был все-таки невозможен, потому что австрийская империя, обуреваемая революционными движениями в Италии, Венгрии, Богемии и наконец, в самой Вене, находилась на краю гибели, тогда как Пруссия была вооруженная и готовая, несмотря на волнения в улицах Берлина, Кенигсберга, Позена, Бреславля и Кельна.

Немцы хотели единой, могучей империи несравненно сильнее, чем свободы. Всем ясно было, что только одна Пруссия могла дать Германии серьезного императора. Поэтому, если бы у господ профессоров, составлявших чуть ли не большинство франкфуртского парламента, была хоть капля здравого критического смысла, капля энергии, они должны бы были не задумываясь, не откладывая, а скрепя сердце тотчас же предложить императорскую корону прусскому королю.

В начале революции Фридрих Вильгельм IV непременно бы ее принял. Берлинское восстание, победа народа над войском поразило его в самое сердце; он чувствовал себя униженным и искал какого бы то ни было средства, чтобы спасти и восстановить свою королевскую честь. Не имея другого средства, он собственным движением ухватился за императорскую корону. Уже 21 марта, спустя три дня после своего поражения в Берлине, он издал манифест к немецкой нации, где об'явил, что, ради спасения Германии, он становится во главе общего германского отечества. Написав этот манифест собственноручно, он сел на коня и окруженный военною свитою, с трехцветным пангерманским знаменем в руке проехал торжественно по улицам Берлина.