Александр Бовин - XX век как жизнь. Воспоминания

И вот что интересно. Рейганизм порождает недоумение далеко за пределами Советского Союза. Но проблема, как это всегда бывает с советской противоречивостью, в том, чтобы четко уяснить себе, насколько много здесь тактических уловок, рядящихся в тогу искренности, и насколько много искренности, пробивающейся сквозь маску тактических уловок».

Измерив с моей помощью соотношение искренности и тактических уловок, г-н Уотт пришел к выводу, что надо держать себя в руках, трезво мыслить и искать компромисс.

И еще один материал. «Гардиан» (30.04.83) опубликовала редакционную статью «Неортодоксальный путь к выживанию в Советском Союзе». Про меня опять же, как и вся эта книга.

«Как сказал коллега Александра Бовина на пресс-конференции, состоявшейся на этой неделе в советском посольстве, „между собой мы зовем Сашу советским Уолтером Кронкайтом“. Странное сравнение. Бовин — прямая противоположность седовласого старожила Си-би-эс, теперь отошедшего от телевизионных дел.

Бовин — это напористый, чрезмерно самоуверенный и, возможно, самый противоречивый политический обозреватель в СССР. Думаю, что он известен не только как ведущий обозреватель на советском телевидении, но и как человек с весьма колоритной внешностью.

Он был в Лондоне в составе советской делегации из восьми человек, приехавших сюда на очередное ежегодное заседание англо-советского „круглого стола“. „Круглый стол“ — это задумка Г. Вильсона и Л. Брежнева. С 1975 года в рамках его заседаний встречаются специалисты с обеих сторон. Причем все они вхожи в правительственные круги.

Бовин — идеальная кандидатура для участия в таких встречах. Хотя официально он и числится обозревателем „Известий“, Бовин был некоторое время составителем речей для Брежнева, а сейчас пользуется репутацией давнишнего сподвижника Андропова. В начале 60-х, когда нынешний советский лидер возглавлял отдел ЦК по связям с коммунистическими партиями, Бовин часто ездил с ним за границу, так как был одним из главных консультантов отдела.

Его тесные связи с высшими чинами в Кремле позволяли ему выходить из сложных положений. Три года назад он вызвал дипломатический конфликт между Советским Союзом и Ираном. В советской прессе появилась его статья, в которой содержалась критика аятоллы. А Бовин выжил. Потом он объективно и честно проанализировал причины советской интервенции в Афганистан. И снова выжил.

На пресс-конференции в посольстве он вел себя плутовски и был неуловим. Когда его спросили, как далеко зашла Москва в военной поддержке Никарагуа и сальвадорских партизан, он быстро отреагировал: „Вам придется подождать с ответом, пока я не стану министром обороны“. С такими друзьями, как у него, он может стать им».

Там, где я хорошо знал корреспондентов ТАСС, я просил их статьи подобного рода в Москву не посылать. Поскольку находились желающие использовать их, чтобы позудеть на ухо начальству: вот, мол, Бовин нос задирает, без всяких санкций и контроля дает интервью, выступает на телевидении, печатает статьи. И — главное! — изображает из себя «сподвижника». На Брежнева, правда, как я мог убедиться, такие наветы мало действовали. Андропов — иное дело. Он был более мнителен. Он особенно не любил, когда мое имя всплывало где-то рядом с его именем. А оно таки всплывало и безо всякого содействия с моей стороны…

В июне состоялся пленум. С докладом «Актуальные вопросы идеологической, массово-политической работы партии» выступил Черненко. Доклад был предельно серый, консервативно-охранительный. Первоначально предполагалось провести широкое совещание по идеологическим вопросам. Но Андропов, став генеральным, передоверил это дело Черненко. И, значит, загубил. А впрочем, я иногда думаю, что при том настрое, который был у Ю. В., может быть, и лучше, что он отошел в сторону. А то бы дров могли нарубить больше…

Андропов выступил с очень злой, раздраженной репликой. Дескать, некоторые идеологические работники здесь говорят одно, а в посольствах — другое. Фамилии, сказал, сейчас не называю, но назову… Я грешил на Фалина.

Собрался выступить в прениях. Бросил в ящик записку и Лаптева просил посодействовать. Вспомнил Евтушенко: «Пять минут правды, пусть потом убьют…» Но слова не дали.

Андропов не выдержал осаду. 16 июня его избрали председателем президиума Верховного Совета СССР.

Несколько месяцев спустя мне сказали, что, выступая на пленуме, Андропов имел в виду меня. Не знаю уж каким путем, но комитетчики раздобыли запись моей беседы с французским дипломатом. У меня большой опыт таких бесед. Дипломату нравится, когда советский собеседник критически относится к советской действительности. Ради бога! В нашей открытой печати, которую лень прорабатывать в посольствах, критики даже тогда было с головой. А я, участвуя в подготовке «экономических» пленумов, получал еженедельные сводки такой литературы. И когда дипломат стал задавать вопросы по сельскому хозяйству (!), я с удовольствием стал разгружать память. Но без ссылки на источники. Из личного опыта сообщил, что в Петропавловске-Камчатском торгуют копченой новозеландской бараниной. По-видимому, бывшие андроповские эксперты соорудили бумагу, откуда следовало, что я выдавал французу крупные государственные тайны.