Александр Бовин - XX век как жизнь. Воспоминания

Репертуар театра максимально приближен к требованиям современности. В таких, наиболее дорогих театру спектаклях, как „Десять дней, которые потрясли мир“, „Павшие и живые“, „Послушайте! Маяковский“, „Добрый человек из Сезуана“, „Жизнь Галилея“, „Пугачев“, театр отстаивает революционные традиции, бичует мещанство и обывательщину, воюет против косности и душевной пустоты, за активное политически сознательное отношение к жизни.

Все эти спектакли, прежде чем они встретились с массовым зрителем, обсуждались и принимались партийными и государственными органами, ведающими вопросами культуры. Театр внимательно прислушивался к их замечаниям и предложениям. Советская печать, оценивая наши спектакли, отмечала их революционный, патриотический характер. Однако в последнее время театр стал подвергаться критике, выдержанной в грубой форме, не имеющей ничего общего с принятыми в нашей партии нормами. Театр осуждают не за отдельные ошибки, а за все его направление.

Разумеется, как и во всяком деле, а тем более в творческом деле, не все у нас ровно, не все в равной степени нам удается. Есть и слабые спектакли, есть ошибки и неудачи. Многие слабости мы видим сами и стараемся от них избавиться. На многое нам указала критика, за что мы ей искренне благодарны. Однако в последнее время события приняли иной оборот — началась подлинная травля Театра на Таганке.

Практически меня лишают возможности нормально работать.

Я не хочу рассказывать о тех недостойных методах, которыми не брезгуют наши „критики“. Скажу о главном — о политических позициях, с которыми обрушиваются на наш театр. Мы гордимся тем, что в ряде спектаклей подняли такую острую партийную тему, как борьба с вредными последствиями „культа личности“. А нам говорят, что это не актуально, что XX съезд партии — далекое прошлое, что все проблемы здесь давно решены. Мы считаем своим партийным долгом выступать против всякой „китайщины“, против догматического мышления, за ленинский стиль, ленинские традиции. А нам говорят, что это не актуально, что не в свое дело, мол, суетесь. Мы воюем с чинушами и бюрократами, отстаиваем большевистскую принципиальность, мы думаем на сцене и хотим, чтобы думал весь зрительный зал. А нам говорят, что это — „сползание“ с партийных позиций. Складывается впечатление, что Театр на Таганке „критикуют“ с позиций, которые трудно увязать с Программой КПСС, с решениями XXIII съезда партии.

Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что в нашем современном обществе можно обнаружить два политических фланга. С одной стороны, есть безответственные крикуны, которые отрицают все и вся, им наплевать на наше прошлое, на то, что делала и делает партия; они требуют „свободы“, хотя вряд ли знают, что делать с этой „свободой“. С другой стороны, есть еще много людей, которые тяготеют к порядкам и нравам времен „культа личности“; они не понимают, что советское общество давно переросло узкий горизонт их мышления и что нельзя решать социальные проблемы, делая вид, что их не существует. По-моему, тот характер, который ныне приняла критика Театра на Таганке, свидетельствует о живучести и активности тех, кто пытается вернуть советских людей к старым порядкам.

В конце концов, меня можно снять с работы. Можно даже закрыть Театр на Таганке. Дело не в личной судьбе одного или группы артистов. Здесь встают более общие вопросы. Кому это выгодно? Какие проблемы это решит? Это, разумеется, не эстетические, а политические проблемы. Беседы, которые состоялись у меня с некоторыми ответственными товарищами, оставили тревожное, гнетущее чувство. Мне приписывают совсем не то, что я думаю и к чему стремлюсь.

Поэтому я обращаюсь к вам — генеральному секретарю Центрального комитета нашей партии. Я был бы вам очень признателен, если бы вы могли принять меня.

Заранее признателен за ответ.

Письмо передал Брежневу его референт Евгений Матвеевич Самотейкин, позже — посол СССР (России) в Австралии. Брежнев не принял Любимова. Но театру какое-то время свободнее дышалось [19] Когда передо мной уже лежала верстка этой книги, разразилось 85-летие Юрия Петровича! Наконец-то у нас, в Москве, в России, воздали должное этому мужественному, талантливому, неисчерпаемому человеку. Путин молодец — поздравил и уважил. И сам погрелся в лучах любимовской славы. Любимову не жалко. Он всегда отдавал больше, чем брал. Поэтому очень седой и очень молодой! .