Александр Бовин - XX век как жизнь. Воспоминания

В Лондоне я слушал (и смотрел!) знаменитых «Кошек». И регулярно пил пиво в том самом пабе, где Эллиот сочинял своих Cats.

Афганистан. Последний раз был там перед развязкой. Шефствовал надо мною КГБ (охрана, сопровождение, транспорт). Транспорт — самолет. Экипаж — из полярного пограничного отряда (Воркута). В Афганистане были уже не в первой командировке, страну знали. Самолет для пассажиров не был оборудован. Летчики стащили где-то могучее канцелярское кресло и прикрутили его в салоне. В нем я и летал.

Душманы уже вовсю использовали стингеры. Поэтому, чтобы выйти из зоны поражения, надо было после взлета свечой набирать высоту. А поскольку стингер идет на тепло, то во время набора высоты летчики отстреливали тепловые ловушки, температура горения которых была выше, чем тепло от мотора. Идея: обмануть стингер. Хуже (по ощущениям) было при посадке. Машина практически пикировала и только перед самой землей выходила из пике. А в комплексе все это воспитывало нервную систему.

Еще о нервах. Ночевал как-то в небольшом двухэтажном домике, где жили наши советники. На плоской крыше располагались два крупнокалиберных пулемета. Глубокой ночью где-то рядом обозначились душманы, и пулеметы стали стрелять. Домик ходил ходуном. О числе децибел судить не берусь. Пришлось снова сесть за стол и продолжить разговор за жизнь.

Афганские офицеры, с которыми я встречался, были против вывода наших войск. Они не верили в своих солдат и даже в себя. О том, что вывод войск будет большой ошибкой, два часа мне втолковывал Наджибулла. Я понимал их. Но уходить было надо. Не только потому, что мы не могли победить. Но и потому, что армия наша разлагалась. Правда, генерал армии Валентин Иванович Варенников, представитель советского Министерства обороны в Афганистане, решительно это отрицал. Но я предпочитал верить своим глазам, а не его словам.

И вот что меня удивило. В Кабуле находились представители разных ведомств (КГБ, ГРУ, МВД), которые имели право, помимо посла, направлять свою информацию в Москву. Оценки и выводы не всегда совпадали. И чтобы избавить себя от излишней головной боли, Москва дала команду: вы там соберитесь, договоритесь и давайте Центру общие, согласованные рекомендации. Они собирались. Они спорили. В конце концов острые углы отсекались, и в Москву шли некие усредненности. А ведь истина часто именно в острых углах.

Голландия. Выступал там в университетах. Просвещал студентов относительно внешней политики Советского Союза. Последний аккорд — разномастная аудитория в каком-то театре, кажется. Подъезжаем. У дверей пикеты, раздают листовки. Заглавие такое: «Если лиса ходит рядом, то будь, крестьянин, осторожнее — береги кур!» И далее на трех страницах разоблачалась политика «империалистического царизма». Упоминались и Чехословакия, и Ангола, и Монголия, и Камбоджа, и все что угодно.

Предлагалось задать Бовину четыре вопроса:

1. Зачем СССР нужен мировой флот?

2. Зачем этот флот ходит вокруг Западной Европы?

3. Почему, подписав Заключительный акт в Хельсинки, исходящий из суверенности всех европейских государств, СССР заявляет, что суверенитет восточноевропейских стран ограничен?

4. Почему СССР не заявит, что он никогда первым не будет использовать ядерное оружие?

В зале шум и гам. Всякой твари по паре. И маоисты, и троцкисты, и анархисты, и прочие другие, объясняет мне переводчик. Каждый кричит свое. Поскольку у меня был микрофон, то я всех и перекричал. Насчет флота и Акта все объяснил. Насчет ядерного оружия выкрутился. В общем, было весело. Потом с группой активистов долго пили пиво.

Завершая страницы журналистских странствий, хочу еще раз сказать, что мне везде было интересно.

Но самый мой любимый город — Нью-Йорк. Среди этих «каменных джунглей» я как рыба в воде. Возможно, потому, что я всю жизнь прожил в городах. А Нью-Йорк — воплощение урбанизма. Город в квадрате, в кубе. Вселенная в миниатюре. Где все рядом, все есть.

А теперь и Брайтон-Бич есть. Не знаю как сейчас, а был там гастроном «Москва». На знаменитом деревянном променаде. А в гастрономе при тебе жарили такую одесско-ростовскую котлетку (много лука и чеснока)! К ней соленый огурчик и 50 грамм. И неторопливая беседа с бывшим ростовчанином или вечным одесситом.

Второй самый любимый — Иерусалим. Не для жизни — для души. Город легенд, истоков, поверий. Все, что ни делает Бог, он делает руками Человека. И поэтому Иерусалим для меня — город человеческих страстей, человеческой истории, человеческой культуры. Последние десять лет я бываю в Иерусалиме каждый год. И каждый год надеюсь, что это — не последний…