Екатерина Шульман - Практическая политология. Пособие по контакту с реальностью

Аналогично самое ценное во Владимире-2015 не то, что он замещает собой Дзержинского или удостаивается кремлевского приема на 400 человек. Всякому понятно, что князь Владимир – это на самом деле президент Владимир, которого очень хочется прославить торжественно и монументально, но напрямую сделать это нельзя.

А почему нельзя?

Потому же, почему невозможно поставить действующему президенту вращающийся монумент, как Туркменбаши, или переименовать Санкт-Петербургский университет в Университет Путина, как университет в Астане носит имя Назарбаева? Причем невозможность эту равно осознают как потенциальные инициаторы, так и те, кому такого рода инициативу пришлось бы рассматривать: пришедший подобной идеей будет воспринят бюрократической машиной не как радостный идиот, перестаравшийся по части лояльности, а как подозрительный провокатор.

Запрет этот, столь же трудноформулируемый, сколько и очевидный, можно объяснить несколькими способами.

Например, так: власть транслирует стилистику спецоперации, родную для победившего слоя правящей бюрократии – силового. Каждый пишет, как он дышит, и действует, как ему привычно – филологи на филологический лад, крестьяне по-крестьянски, а сотрудники спецслужб в своей неповторимой манере. Поэтому в процессе принятия решений приоритетом является тайна и внезапность, говорить на публике правду запрещено, даже когда это выгодно, а все карты должны быть напечатаны с ошибками, дабы потенциальный шпион заблудился.

По этой логике праздник присоединения Крыма уже существует, но называется День Сил специальных операций РФ (отмечается 27 февраля, установлен указом президента в 2015 году). Официальный печатный орган правительства РФ, «Российская газета», отвечая самой себе на вопрос, почему это Днем Сил специальных операций выбрано 27 февраля, тогда как соответствующее подразделение в составе МО было созданы совсем в другой день, пишет: «Вспомните, что и где происходило год назад. И чем тогда все завершилось».

Своеобразный модус подмигивания («мы же с вами понимаем»), довольно странно выглядящий в официальном контексте (бюрократическая манера выражаться может быть мутной, невнятной и прямо лживой, но лукавство и улыбки, прикрытые веером, в нее никак не вписываются), делает гражданина и государство сообщниками в разделяемом понимании чего-то, что нельзя назвать вслух. Это «что-то» не совсем законное, иначе зачем его скрывать. Объяснение этому дает концепция, выдвинутая, например, Максимом Трудолюбовым – «государство как диссидент»: «Россия сегодня – это в изображении медийных пропагандистов мировой Сахаров, издатель „Хроники текущих событий“ (RT), лишенный наград (выгнали из G8) и сосланный в Горький (запрет на выезд для отдельных чиновников)».

Действительно, манера говорить об одном, подразумевая другое, причем перед аудиторией созаговорщиков, – это прием полулегальной оппозиции: Чернышевский в «Современнике» («в комментариях к итальянским событиям он с долбящим упорством ставил в скобках чуть ли не после каждой второй фразы: Италия, в Италии, я говорю об Италии, – развращенный уже читатель знал, что речь о России и крестьянском вопросе»), Театр на Таганке, сатирик с анекдотом «про сферу обслуживания». Чуркин в Совбезе, добавит развращенный уже телезритель, – да, в наши дни этот тип поведения называется троллингом.

Намеки, непрямые высказывания и секретничанье – орудие слабых, и, когда к нему прибегает государство, вооруженное всей мощью армии, флота и репрессивного аппарата, это создает между ним и гражданами несколько извращенный, но сильный бондинг (как психологи выражаются).

Кроме стилистического и психологического, авторитарной застенчивости есть и более общее объяснение – научное. Российский политический режим принято считать персоналистским, то есть построенным на власти лидера и его ближайшего окружения. «Режим личной власти» произносится как с упреком (нет бы опираться на закон и институты, а не на метод ручного управления!), так с гордостью (только богоданный вождь, только хардкор – такая уж у нас духовная скрепа) – но признается всеми. Барбара Геддес, современный классик политических исследований авторитаризма, называет Россию персоналистской автократией.

В рамках этой классификации, действительно, другие выявленные типы автократий – однопартийные и военные – явно не про нас.