Сергей Кара-Мурза: Кризисное обществоведение. Часть I

Но на фоне отказа советского обществоведения кризис западной общественной мысли выглядит менее принципиальным. «Мышление в духе страны Тлен" — аллегория, приложенная Дж. Греем к современному обществоведению либерализма, гораздо более она справедлива в отношении российского обществоведения, которое продолжило методологическую линию советской социальной и политической философии 1970-1980-х годов. Эта аллегория удивительно точна, вспомним ее суть.

В рассказе-антиутопии Хорхе Луиса Борхеса «Тлен, Укбар, Orbis tertius» (1944) говорится о том, как ему странным образом досталась энциклопедия страны Тлен. В ней были подробно описаны языки и религии этой страны, ее императоры, архитектура, игральные карты и нумизматика, минералы и птицы, история ее хозяйства, развитая наука и литература — «все изложено четко, связно, без тени намерения поучать или пародийности». Но весь этот огромный труд был прихотью большого интеллектуального сообщества («руководимого неизвестным гением»), которое было погружено в изучение несуществующей страны Тлен. Жители этой страны были привержены изначальному тотальному идеализму.

То описание СССР, которое с конца 1970-х годов составлялось элитой отечественного обществоведения, было именно «энциклопедией страны Тлен». Описание это становилось год от года все более мрачным, к 1985 году слившись с образом «империи зла», сфабрикованным идеологами администрации Рейгана.

О вкусах не спорят, а о языке, логике и мере, т. е. об инструментах познания профессионального сообщества, спорить необходимо. Мы должны понять, почему «не знали общества, в котором живем». Потому что ничего в этом плане не изменилось с тех пор. Те же профессора и академики советуют сегодня Правительству России, они же обучают российскую молодежь — по тем же учебникам, составленным из текстов «энциклопедии страны Тлен».

Каковы были признаки этого типа мышления? Провал нашего обществоведения выразился прежде всего в уходе от осмысления фундаментальных вопросов. Их как будто и не существовало, в момент быстрого развития кризиса не было никакой возможности поставить их на обсуждение. Из рассуждений была исключена категория выбора. Говорили не о том, «куда и зачем двигаться», а «каким транспортом» и «с какой скоростью». Иррациональным был уже сам тоталитарный лозунг перестройки «иного не дано!», исключающий из анализа саму категорию альтернатив. А ведь так назывался сборник программных статей верхушки сообщества гуманитариев и социологов.

Конечно, сильное давление на элиту обществоведов оказал политический интерес. Эта элита перешла в 1980-е годы на антисоветские позиции, но чтобы сломать такую махину, как Советское государство и хозяйство, надо было сначала испортить инструменты рационального мышления.

В среде обществоведов, которые разрабатывали доктрину реформ, методологическим принципом стала безответственность . Это сказалось самым страшным образом. Цель реформы была открыто провозглашена как слом советской хозяйственной системы и создание необратимости. Сама декларация о необратимости как цели показывает глубинную безответственность — как философский принцип.

Поражали метафоры перестройки. Вспомним, как обществоведы взывали: «Пропасть нельзя перепрыгнуть в два прыжка!» — и все аплодировали этому сравнению, хотя были уверены, что и в один прыжок эту пропасть перепрыгнуть не удастся. Не дали даже спросить, а зачем вообще нам прыгать в пропасть? Разве где-нибудь кто-то так делает, кроме самоубийц? Предложения «консерваторов» — не прыгать вообще, а построить мост — отвергались с возмущением.

Наблюдалась поразительная вещь: ни один из ведущих экономистов СССР никогда не сказал, что советское хозяйство может быть переделано в рыночное хозяйство западного типа. Никто никогда и не утверждал, что в России можно построить экономическую систему западного типа. Ситуация аномальная: заявления по важнейшему для народа вопросу строились на предположении, которого никто не решался явно высказать. Никто не заявил, что на рельсах нынешнего курса возникнет дееспособное хозяйство, достаточное, чтобы гарантировать выживание России как целостной страны и народа. Сколько ни изучаешь сегодня документов и выступлений, никто четко не заявляет, что он, академик такой-то, уверен, что курс реформ выведет нас на безопасный уровень без срыва к катастрофе. А вот предупреждений об очень высоком риске прийти к катастрофе было достаточно.