Джордж Сорос: Советская система: к открытому обществу

Большую часть своей сознательной жизни я пытался описать двустороннюю связь между мышлением и действительностью, используя философские категории, но никак не мог выбраться из замкнутого круга. Я даже дал название этому круговому отношению, которое пытался описать: рефлексивность. Рефлексивность в значительной степени похожа на «самоотнесение», логический термин, полезный в анализе парадокса лжеца. Однако рефлексивность не может быть описана в чисто логических терминах, потому что это не чисто логический феномен. На одном уровне это мыслительный процесс, на другом это процесс, который происходит в действительности. Я называю мыслительный процесс когнитивной функцией, а процесс, который воздействует на действительность, – функцией участия. Ясно, что две функции соединяют мышление и действительность в противоположных направлениях: в когнитивной функции данным является действительность, а мышление как-то к ней относится; в функции участия мышление должно быть константой, а действительность – зависимой переменной. Однако одновременное действие двух функций превращает различие между мышлением и действительностью в иллюзию: то, что должно было быть чисто мыслительным процессом, также становится частью действительности.

Я пытался преодолеть эту трудность, проводя различие между объективным и субъективным аспектами действительности. Объективный аспект – это то, что имеется в действительности, а субъективный аспект – то, как ее воспринимают участники. В соответствии с данной схемой каждая ситуация имеет только один объективный аспект и столько субъективных аспектов, сколько имеется участников.

На первый взгляд подобная схема весьма привлекательна, но на самом деле она лишь отодвигает проблему, которую призвана разрешить. Беда в том, что объективный аспект не поддается определению. Это становится очевидным, когда мы осознаем, что каждый субъективный аспект должен также иметь свой объективный аспект, раз мышление участников является частью ситуации. Другими словами, объективный аспект представляет такую же проблему, какую вначале представляла действительность, и если мы доведем схему до ее логического конца, то будем бесконечно возвращаться назад, к исходному пункту.

В течение многих лет я безуспешно пытался вырваться из этого порочного круга, пока не оставил попыток сформулировать понятие рефлексивности в чисто философских терминах. Тем временем я начал применять эту концепцию на практике, сначала как финансист, а затем как политик. И в качестве практика я преуспел там, где потерпел неудачу в качестве теоретика. Мой практический успех придал мне смелости и завоевал мне некоторый авторитет, что позволило мне вернуться к попыткам облечь мой подход в теоретическую форму. В результате я написал и опубликовал в 1987 году «Алхимию финансов» , причем на ученых произвели большое впечатление мои финансовые успехи, а финансисты были озадачены непонятными философскими рассуждениями.

Прием, которым я пользовался в моей книге, состоял в том, чтобы сузить реальность до «событий». Это позволило мне разграничивать события и представление участников о событиях, избегая таким образом проклятого замкнутого круга. Конечно, это потребовало некоторого насилия над действительностью – ясно, что люди размышляют о многих вещах, не только о тех событиях, в которых они участвуют, и, что еще более важно, ситуации, в которых они участвуют, не являются простой последовательностью событий. Но это была та маленькая цена, которую пришлось заплатить, чтобы избежать ловушки кругового рассуждения, державшего меня в плену четверть века. Путем замены действительности на «события» удалось превратить рефлексивность в действенную концепцию, и, используя финансовые рынки в качестве лаборатории, я смог продемонстрировать ее полезность. Это было довольно значительное достижение, особенно в наш прагматический век, когда существует такая большая предубежденность в пользу действенных концепций и позитивных результатов. Я опубликовал книгу с большим чувством облегчения, хотя и не был ею полностью удовлетворен.

Парадокс лжеца, правильно сформулированный, логически неопределим: он истинен, если он ложен, и ложен, если он истинен. Я хотел выразить похожую неопределенность в ситуации мыслящего участника, но никак не мог это отчетливо сформулировать. Я понимал, что неопределенность невыразима в чисто логических категориях, потому что одна сторона рефлексивного отношения включает последовательность событий, а другая – последовательность мыслей. И все же мне хотелось доказать это максимально логично. Все, что мне удалось, – это создать двойной механизм обратной связи, в котором взгляды участников влияли на ход событий и события влияли на взгляды участников. Неопределенность должна была быть введена в форме предположения; я постулировал расхождение между взглядами участников и ситуацией, с которой они связаны. Я утверждал, что этот постулат более реалистичен, чем альтернативный (предположение о совершенном знании), и на моей стороне была масса доказательств. Так как предположение о совершенном знании служило базой для экономической теории, мои рассуждения могли иметь далеко идущие последствия. Однако они были менее чем удовлетворительны для утверждения отношений между мышлением и действительностью.