Сергей Кургинян - Суть времени. Цикл передач. № 21-30

Может, Маресьев ещё и потому начал летать, что внутренне чувствовал: «Сдохнуть, умереть, но только не в эту артель!». Потому что он без этого полёта не мог. Потому что там, внутри него, не было какого-то повреждения, какой-то слабины, после которой ты вдруг и оказываешься в артели для инвалидов. Или пьяненьким милостыню просишь, вспоминая о том, каким ты был вчера… Ведь это же реальная возможность. Вот-вот и она наступит, вот-вот и она станет необратимой. Неужели это непонятно? Почему это непонятно? Почему?

Я езжу по стране. Не буду говорить в данном случае, куда, чтобы никто не обиделся (потому что, видит Бог, я меньше всего хочу кого-то обидеть). Трачу последние силы на то, чтобы действительно реально помочь. Приезжаю в… Ну, это другой город… не Красноярск… И в нём не так всё хорошо с «Сутью времени». Растерянные люди, они не собрались пока, они не точно знают, что им делать… Некоторые из них настроены, мягко сказать, не вполне конструктивно. Они сидят [в зале], слушают по многу часов, спрашивают, мучаются по поводу того, как же выйти из этой ситуации и так далее. Иногда они проявляют какую-то беспомощность, иногда неполную адекватность. Ну, это жизнь. Это так построено. Это и есть реальность, в которой мы живём.

Не будучи восхищённым тем, как происходит эта встреча, с тяжёлым чувством прихожу в гостиницу. А на следующее утро была назначена большая конференция, на которой собирается бизнес-элита очень серьёзного города — политическая элита, деловая, разная. Я не люблю элиту вообще. И особенно не люблю тех, кто называет себя элитой в той чудовищной ситуации, в которой мы оказались. Но тут как-то бросалось в глаза, что люди собрались серьёзные, лишённые гедонистических пороков, самовлюблённости — то есть всего того, что на блатном языке называется «понты дороже денег».

Люди сухие, конкретные, крупные, цепкие, серьёзные. Говоришь с ними, а они отвечают: «Вот сейчас, сейчас катастрофа, вот она приходит». И ты понимаешь, что они говорят об этом искренне. Они серьёзно об этом говорят, они действительно говорят о катастрофе. И это не то, что они пытаются на ней нажиться каким-то образом или сами с собой играют в такую странную вампуку — это определённый театральный жанр, где себя пугают и испытывают при этом некое театрализованное наслаждение… Это не театр ужаса. Не фильмы ужасов. Это реальность. Я вижу, что на меня смотрят честными глазами и говорят: «Всё, катастрофа! — вот она, наползает».

Потом с одним из самых ярких людей, говоривших это, ты остаёшься вдвоём. Он ещё более доверительно тебе говорит о том же…

Я отвечаю ему тогда: «Слушайте, но ведь Вы такой сильный человек, Вы много знаете, много умеете. Ну, Вы разъясните что-то „Сути времени“ — вот этой группе, которая в этом городе что-то подрастерялась, не всё понимает. Придите к ней, поговорите, помогите. Давайте работать вместе». А человек мне на это отвечает (человек довольно молодой, гораздо моложе меня): «Ой, Вы знаете, лет десять бы назад с какой радостью я этим всем занялся! А тут уже столько жизненных обязательств…»

И вдруг всё, что я увидел перед этим (все эти умные, сильные лица бизнес-элиты, политической элиты, весь этот сухой рационализм, которым я всегда восхищаюсь, вся эта недюжинная воля, разум), — всё то хорошее, чем я успел восхититься, вдруг оно всё предстало, как рассыпающаяся глина… Только что казалось, что всё это живое и очень цельное, настоящее, подлинное. А оно вдруг берёт и сыпется. И на этом месте образуется какая-то груда песка.

И тогда ты вдруг понимаешь, что, может быть, эти полурастерянные люди, которые собрались и жмутся друг к другу в этой группе «Сути времени»… (Это в данном городе, в других городах это происходит совсем не так, — я подчеркиваю, в Москве, в Ленинграде, Красноярске это всё не так.) Но вот в том, конкретном городе, где я оказался, они жмутся друг к другу чуть-чуть растерянно и неловко… — может, те люди и лучше…

Потому что, вдумайтесь… Если человек — крупный, сильный, волевой, настоящий — без всякой театрализации всерьёз говорит о катастрофе, то он же должен заняться каким-то её преодолением. Ну, не знаю… бункер на случай ядерной войны должен для себя вырыть… А если он мыслит категориями целого, то он должен страну спасать от этой катастрофы. Какие у него в этой ситуации могут быть жизненные обязательства, даже перед близкими? Может быть одно обязательствО, а не обязательствА. У него может быть обязательствО — эту катастрофу не допустить, спасти от неё, если он сильный, крупный, волевой, умный человек с возможностями. У него других обязательств нет.