Сергей Кургинян - Содержательное единство 2001-2006

Как говорится, "напугал ежа голым задом". И впрямь ведь, как удобно полемизировать с Еленой Боннэр, борющейся с русским национализмом. Но другим-то, и мне, в том числе, так пускать пыль в глаза не надо!

Во-первых, оказывается, "демократическое преобразование общества возможно лишь в националистических формах". Вся политология этих самых "образцовых демократических политий" уже как минимум полвека вопит, что национализм и демократия – "два вещи несовместные", как гений и злодейство. А Соловей, ссылаясь на учебное пособие С.Малахова, поправляет: все в точности наоборот.

Во-вторых, какой все-таки имеется в виду русский национализм? Такой же, как в "образцовых демократических политиях"? Или?..

"Имплицитный и неотчуждаемый ментальный фон"?.. "Психическая, говоришь? Хрен с ней, давай психическую!"

Хочешь, чтобы у меня к этому моменту голова закружилась от терминов и я не увидел следующей фразы:

"ДАЖЕ ЕСЛИ ВЫНЕСТИ ЗА СКОБКИ РУССКИЙ НАЦИОНАЛИЗМ…"

А зачем тебе его надо выносить за скобки, дядя? Тем более, в этом же пассаже заявляя – в скобках! – что "вопрос о причинах такого положения дел не обсуждается". А затем, чтобы сделать вывод:

"Невозможно строить российское внеимперское государство, игнорируя и даже элиминируя русскую этничность".

Французское внеимперское государство так можно строить. А российское – нет. Почему?

Дальше начинается главное. Существующее российское государство предъявляется в качестве антисистемы, мерзости, сущности, вызывающей тотальное отторжение. Соловей описывает черты этого государства (вправду дающего предельные основания для самой сокрушительной критики) в репрессивном стиле, знакомом по худшим образцам интеллигентского шельмования советского государства. Скажете, в советском, тем более позднесоветском государстве, не было черт, вызывающих отвращения? Были! Но эти черты тогдашними критиками изымались из контекста и подавались в репрессивной манере.

То же самое Соловей делает по отношению к путинской России. Он справедливо критикует официоз, пугающую неэффективность и некомпетентность этого государства. Он сразу же берет быка за рога и заявляет, что "все исходящие от такого государства и такой элиты инициативы воспринимаются с позиций презумпции их враждебности и чуждости обществу".

Он заявляет, далее, что "официозная политика государственного патриотизма не ослабила, а усилила противопоставление государства/элиты и общества. Она оказалась патриотическим симулякром: патриотические знаки и символы не были подкреплены соответствующим изменением реальной политики, оказавшейся диаметрально противоположной пропагандируемым ценностям, а призванные задавать обществу образцы и нормы поведения элитные группы демонстрируют крайний эгоизм и своекорыстие. …предлагающиеся обществу "парадные" ценности противоречат ценностям самой элиты, а "правда жизни" – создаваемые "гнусной российской действительностью" образцы и нормы социального поведения – разрушает любые эталоны и идеальные модели".

Это правда. И что это одновременно? Это репрессивная модель, в которой для полной узнаваемости вместо "российская элита" можно поставить "советская номенклатура". В том-то и был ужас ситуации конца 1980-х годов, что деструкторы били по реальным болевым точкам. И более того, существовал сговор между номенклатурой, по которой били, и ее охвостьем, которому разрешалось наносить соответствующие удары. А удары по охвостью сама же номенклатура и блокировала, причем вполне жестким и волевым образом. Тут цензурный императив продолжал действовать, как часы.

Еще один код этой деструкции – несколько жестких ударов по нужным целям, и одновременно реверанс в сторону хозяина. Соловей пишет:

"Нарастающую враждебность удается снимать благодаря фигуре президента В.В.Путина, играющей типичную для России роль суверена – возвышающегося над государством социального медиатора. Не секрет, что высокое и беспрецедентно устойчивое доверие к президенту не распространяется на основные государственные и политические институты, уровень доверия к которым, несмотря на некоторые флуктуации, остается очень низким".

Понимая, что в голом виде реверанс "а ля 1989 год" не проходит, Соловей пытается приодеть реверанс в одежды наукообразия. И попадает в очень скверный капкан. Почему к президенту такое доверие, когда ни к чему доверия нет? Соловей объясняет:

"Тем самым в современной России воспроизведен исторически устойчивый стереотип (батюшки, все стереотипы рухнули, а какой-то, оказывается, воспроизведен!) отечественного общественного сознания: пиетет по отношению к суверену при одновременном отторжении "средостения" между "царем" и народом".