Александр Гогун - Черный пиар Адольфа Гитлера

И такой порядок в Германии создан.

Поезд уносит нашу делегацию из Тильзита в Берлин.

„Имейте в виду, – предупреждал меня один немец перед отъездом, – что сейчас военное время, и путешествовать Далеко не так приятно, как прежде“. И действительно, война дает себя чувствовать. Правда, поезда приходят и отходят с абсолютной „немецкой“ точностью, но подчас они бывают набиты, и по коридорам приходится протискиваться с акробатической ловкостью.

Однако эти маленькие неудобства поездки имели для меня свою положительную сторону: они дали мне возможность с первого же часа моего пребывания в Германии убедиться не только в чрезвычайной дисциплинированности немецкого народа, но и в чем-то большем – в его сознательности, в разумной оценке положения, в полном доверии к властям. Нигде я не видел недовольных лиц, не слышал раздраженных замечаний или резких обменов мнений – „Не толкайтесь же! Что? Вы опять в уборную, да здесь нельзя пройти! – что, увы, так часто приходилось слышать у нас. И еще кое-что другое поразило меня: это простая, любезная непринужденность и способность случайно встретившихся в пути людей сразу же находить общий язык. И это независимо от общественного положения собеседника. В купе сразу же устанавливается дружеская, непринужденная атмосфера, отнюдь, впрочем, не развязная. Заводятся знакомства, баварец расспрашивает берлинца о последней бомбардировке, хозяйки заводят разговор о способах приготовления вегетарианских блюд – в этом году так много овощей – и обмениваются рецептами, солдаты „вспоминают минувшие дни и битвы, где вместе рубились они“.

В углу молодой лейтенант, побывавший в Италии, описывает жизнь в знойных городах Юга, с увлечением рассказывает о французской кампании, о братской жизни полковых товарищей, о совместных походах и приключениях, бесконечном разнообразии многоликого мира. Он описывает яркую жизнь Юга и опасную борьбу, в которой человек утверждает свою суровую, но прекрасную своей мужественностью солдатскую жизнь.

И эти речи кажутся мне такими непривычными: здесь люди рассуждают без поучительных замечаний о капиталистической или большевистской системе, без заученных фраз, без трафаретных изречений. Беседы носят чисто личный характер. Они вскрывают мне ту пропасть, которая отделяет нашу психологию от психологии современного человека западной культуры. Здесь люди по-прежнему думают также и о личной жизни. Хозяйки, озабоченные тем, чтобы обед был не только наполнением желудка, но и удовольствием, солдаты, даже в походе стремящиеся как можно интереснее провести свое свободное время и пополнить свой опыт новыми наблюдениями над людьми в чужих краях, обыватели, обсуждающие свои личные нужды, – все это так странно.

Но не подумайте, что здесь личное господствует над общим.

Однако немцы не считают нужным повторять и подчеркивать свою политическую лояльность. Здесь все настолько прониклись сознанием общности целей народа и государственной власти, что об этом никто не говорит. Эта мысль стала плотью и кровью каждого немца. Каждый знает, что государство делает все для его благополучия, и что, служа ему, каждый служит также и самому себе.

Нам твердили о „коллективе“, об отказе от личных желаний, от пресловутого „мещанства“, под которым подразумевали все, что скрашивает нашу жизнь. Все требования всегда сводились к отказу от личной жизни. Наша государственная система была чем-то внешним, чужим, какой-то силой, ломавшей нашу личную жизнь. Для немцев – напротив, государство – это не идея, не постороннее тело, а живая плоть родного народа. Как отношения между людьми здесь не похожи на человеческие отношения в Советском Союзе. Мы жили, зарывшись в свою нору, и от прекрасной, смелой откровенности русских людей прошлого, у нас не осталось и следа. А между тем, наша жизнь полна и интересна только до тех пор, пока нас волнует судьба наших собратьев, до тех пор, пока мы не потеряли способности делить с ними радости и горести. Именно это чувство общности необычайно развито в немцах. Кажется, что в Германии каждый живет не только своей личной, но и общей, всенародной жизнью. И это делает жизнь каждого немца такой полной, богатой и разнообразной.

Восточная Пруссия.

Поезд подходит к станции.

Сестры милосердия, сверкая своими белыми крахмальными воротничками, встречают наш поезд на перроне с большими эмалированными кружками кофе и стаканами. Как приятно смотреть на аккуратно выглаженные платья и белоснежные крахмальные воротнички. Даже теперь, по прошествии четырех лет войны, в Германии не забывают, что человеческий глаз отдыхает на чистых, опрятных, красивых вещах. И это учитывается даже в мелочах. Естественные стремления человека нигде не ограничиваются; если только обстоятельства военного времени это позволяют, никого не принуждают отказываться от своих вкусов и привычек. Ведь чем счастливее будет человек, тем больше счастья он сможет дать другим.