Сергей Кургинян - Седьмой сценарий. Часть 2. После «путча»

«ВМ»: …и вы попали в эпицентр большой политики?

С.К.: Начиная с 1988 года, с событий в Карабахе, был запущен процесс развала государства. Если бы речь шла только о смене социально-политического строя, то при всем неоднозначном отношении к этому бороться со сменой общественно-политического строя у нас не было никакого желания. Но вопрос стоял о государстве. Зная работы ряда западных аналитиков, мы понимали, как именно будет разрушаться страна, какие возникнут геополитические проблемы. И мы начали об этом говорить власти. Власть внимательно выслушивала и… не реагировала.

Нам отвечали, что все будет хорошо. Тогда мы в самый острый момент съездили в Баку и, проведя анализ, дали свой прогноз по 30 позициям: по месяцам расписали события на два года вперед. Наше попадание по всем 30 позициям составило сто процентов. Это не только удивило, но и напугало власть: так много понимают, знают, видят! И тем не менее необходимой реакции не было. Я попытался опубликовать несколько статей в левой прессе — статьи рассыпались и блокировались: все разговоры о развале России считались шовинизмом, тогда статьи начали печатать правые, или патриотические издания, что окончательно дало повод левым назвать меня чуть ли не русским фашистом.

Потом вышла книга «Постперестройка». Говорят, она оказалась на столе Крючкова. Она оказалась на всех столах. Это был политический прогноз с предложением путей выхода. В это время наметилась возможность создания внутри демократического лагеря государственной ориентации, но это кого-то очень сильно напугало. Начались нападки, дискредитация, жалко-наивные статьи, кажущиеся их авторам хлесткими, но авторы так ничего и не сказали по существу, и не могли сказать. А я относился спокойно, знал, что суждено пройти и через это. Обидно было лишь то, что нападки шли из лагеря, с которым я долгие годы был соединен. И тревожно. Поскольку люди не умеют, оказывается, отличать, где удар кулаком, а где рука помощи.

Вопреки всякой логике нас пытались пристегнуть к «путчу». Утопическая затея. Мы всегда были против возвратных методик, против грубо-насильственных акций. Я сторонник жестких мер и, придя (упаси Бог!) к власти, с них бы и начал. Но это не имеет ничего общего с грубым, бессмысленным насилием. В иерархии власти власть силы должна занимать последнее место. Власть концепций, власть информации, власть культурного кода, власть массовой социальной базы поддержки, власть идеи и, наконец, — власть силы. Формы силовой борьбы можно включить, только подводя итоговую черту, существует огромный объем вещей, не имеющих к этому никакого отношения. Именно они составляют предмет моих исследований. Понимая, что наилучший путь для нашей страны — «китайский», мы искренне хотели помочь КПСС (и всем государственным силам), научить их сражаться в том политико-информационном пространстве, которое навязано, научить «воевать», не прибегая к «власти танков». Мы предупреждали о том, что необходимы настоящие газеты. Ведь у государственных сил вообще не было серьезных газет, способных конкурировать с «Коммерсантом» или «Московскими новостями». Мы говорили о концепциях, об интеллектуальных схватках, о новом поле идей — и, таким образом, раздражали демократов тем, что, будь все это сделано, не было бы ни «путча», ни ореола победы, ни монополии на интеллект.

«ВМ»: И все же почему вместо того, что предлагалось, был выбран вариант путча?

С.К.: Путч оказался последним и очень слабым слагаемым, брошенным на чашу весов. Естественно, эти люди проиграли. Некоторых из них я знал и думаю, что их поведение было продиктовано отчаянием: очень уж много плохого происходило в стране. Я не считаю их бандитами, кровопийцами, корыстолюбцами. Было другое — остатки чувства государственной ответственности и в то же время полная дезориентация в происходящем, неспособность действовать другими способами, неспособность переступить черту старого, бюрократического, олигархического сознания. Сейчас говорить о путче — это примерно то же самое, что рассуждать о событиях 1812 года. Гораздо важнее сейчас выделить в пределах среднего слоя (не олигархии, а того слоя, который с ней борется) государственную компоненту, которая мыслит не категориями борьбы, а категориями созидания. Когда меня стали, так сказать, приклеивать к путчу, основным мотивом был мотив, знакомый по предыдущей, допутчевой кампании: тогда боялись, что к моим советам прислушается Горбачев, сейчас — явное нежелание, чтобы прислушался Ельцин. А вдруг он возьмет и прислушается? Если вы прочтете внимательно «разгромные» статьи, то увидите, что эта пугающая перспектива истерично проглядывает в них красной нитью. Но у меня нет желания ни к кому «пристегиваться». Вокруг меня есть группа людей, очевидно вставших на мою сторону. Но поскольку ситуация критическая, я на месте руководства не пренебрегал бы советами и рекомендациями, без которых можно очень глубоко провалиться.