Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Реформатор

«Уже через год, то есть к концу 1966 года стала очевидной необходимость развития реформы экономики, что в условиях возрожденной административно-командной системы оказалось невыполнимым. В 1968 году реформу спустили на тормозах, наиболее последовательных реформаторов, «адептов рыночного социализма», подвергли остракизму, но на сей раз обошлось без репрессий», — подводит итог реформаторству 1960-х годов профессор Виктор Данилович Белкин.

«Отход от политики децентрализации, возвращение к старой, министерской схеме обрекло экономику Советского Союза на медленное угасание: 5,7 процента роста в 1971–1975 гг. (3,1 по данным ЦРУ), 4,3 процента (2,2) в 1976–1980, 3,6 процента (1,8) в 1981–1985 и 3,2 процента (2,2) в 1986–1987 гг.», — подтверждает выводы Белкина американский профессор Евангелиста.

После 1987 года началась агония.

Оно и не могло получиться иначе. Косыгинская реформа попыталась сочетать несочетаемое: восстановление всевластия министерств с предоставлением свободы полностью от них зависящим предприятиям. Косыгин, сам того не желая и не понимая, сделал экономическую систему нестабильной. Чтобы выжить, она неизбежно должна была скатиться или к централизованному министерскому, или децентрализованному директорскому, нэповско-рыночному, устойчивому состоянию.

Последствия сделанного выбора не ограничивались одной экономикой. Освобождение директоров от всевластия министерств неизбежно привело бы к демократизации всего общества. Так появление «третьего сословия» в западноевропейский государствах преобразовало их, насильственно или мирно, из абсолютных монархий в парламентские государства. Наше «третье сословие» — директора, обретя экономическую свободу, не могли бы не потребовать четко зафиксировать в законах, в Конституции, свои права, четко обозначить взаимоотношения с политической властью. А это и есть фундамент демократии.

Выбрав «порядок», предпочтя министерскую вертикаль, Косыгин своими руками обрек реформу на поражение и вместе с ней похоронил надежды на демократизацию советского сообщества.

Своеобразным памятником косыгинской реформе стали глыбы-книги административных зданий на Новом Арбате. То есть они только после косыгинского Пленума стали административными, а до того проектировались как жилые многоэтажки с двухэтажными квартирами улучшенной планировки.

После реформы возник «дефицит» в десятки и даже сотни тысяч квадратных метров нежилой площади для размещения множества новых министерств, тысяч и тысяч новых чиновников. Естественно, в центре Москвы. Косыгин приказал срочно перепланировать новостройки на Новом Арбате под министерства. Переделка влетела в копеечку, но перед затратами не остановились, новорожденные министерства требовали жизненного пространства, настал час торжества бюрократии.

Примерно через год чиновники оккупировали «свои» многоэтажки, по вечерам дома-книги смотрели на проспект угрюмой слепотой нежилых окон. Только по праздникам, 1 Мая и 7 Ноября, министерства «оживлялись», выборочно в кабинетах зажигали свет, и получалось слово из четырех букв: КПСС или СССР.

«Косыгинская реформа» по своей сути лишь «афтершок» уходивших в историю «хрущевских» реформаторских замыслов. Этим она и знаменательна. После нее наступил «застой». Он сопровождался бездумным и безумным расточительством.

Вслед за сельским хозяйством Брежнев принялся «исправлять» и другие допущенные Хрущевым «перекосы». Приступили к «восстановлению» надводного военного флота, стратегической авиации, сухопутных войск. В отличие от отца, Леонид Ильич денег не жалел и о глубине государственного кармана не задумывался. Ему хотелось ублажить всех, особенно военных, а последние настаивали на сбалансировании каждый «своего» рода войск с американскими.

Общая численность Вооруженных сил постепенно выросла с двух с половиной до пяти с половиной миллионов человек, то есть вернулась к «сталинской» цифре 1953 года. На верфях закладывались все новые и новые подводные лодки, эсминцы, крейсеры и даже авианосцы. Военные самолеты всех классов считали на тысячи. К концу 1980-х годов, их число, как и танков, перевалило за сорокатысячную отметку. Атомных пушек произвели более семи тысяч, тогда как отец считал возможным ограничиться всего двумя, не тысячами, а просто двумя, — одной пушкой и одним минометом. Провозя их по Красной площади во время праздников, он демонстрировал противникам наши возможности и одновременно не позволял транжирить ресурсы.