Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

— Стула у вас не найдется?

Кто-то притащил из соседней комнаты стул и поставил перед отцом. Он собрался было уже сесть, но глянул на толпящуюся сзади свиту, на вытянувшихся перед экспонатами специалистов и усовестился. Как бы очерчивая круг, отец повел рукой:

— Всем, всем.

И совсем по-домашнему добавил:

— Давайте посидим, отдохнем. Совсем ноги не держат.

Принесли стулья, обычная в таких случаях сумятица быстро улеглась. В комнате повисло молчание. Никто не считал себя вправе нарушить тишину в присутствии отца.

Немного отдышавшись, отец взял инициативу на себя.

— Понаделали вы множество всяких необыкновенных вещей, — произнес он, поочередно перебрасывая взгляд с одного лица на другое, — просто чудо. Вот только дай бог, чтобы не пришлось все это применить.

Отец замолчал, задумавшись. Потом встрепенулся и стал рассказывать о своей встрече с Кеннеди в Вене в прошлом году.

У отца было несколько таких рассказов о событиях, произведших на него особо сильное впечатление, врезавшихся навсегда ему в память.

К ним относились обстоятельства, предшествовавшие окружению наших войск под Харьковом весной 1942 года. Отец там был членом Военного совета фронта.

Тогда в эйфории от победы в Московской битве в декабре 1941 года Сталин приказал наступать на всех фронтах: на ленинградском направлении, в Центре и на Юге в сторону Харькова. Ничего путного из этого не получилось, прорывавшаяся к Ленинграду Вторая ударная армия завязла в болотах, немцы ее окружили, раздробили на части и уничтожили, а командовавшего ею генерала Власова пленили. В Центре попытки прорвать оборону противника обернулись большой и практически напрасной кровью. «Первая наступательная Харьковская операция — Бурвенково-Лозовская проводилась в январе 1942 года и потерпела фиаско. О втором наступлении, в марте мало кто помнит. 12 мая 1942 года началась третья наступательная операция», — пишет Константин Быков в подробном историческом исследовании «Харьковский котел. 1942».

Юго-Западному фронту противостояли основные силы немцев, изготовившись к броску на Волгу и Кавказ. Ставка концентрацию войск противника проворонила, Сталин считал, что Гитлер ударит на Москву, и требовал идти вперед, загонял войска, в расставленную немцами ловушку. Они рассчитывали заманить нас в узкий коридор, а затем ударами с флангов взять в клещи. Так и получилось. Штаб фронта разгадал замысел противника слишком поздно, но все же попытался спасти положение, выскользнуть из западни, но ставка приказывала наступать.

Безысходность, чувство собственного бессилия, невозможность повлиять на стремительное движение раскручивавшейся пружины событий запечатлелись в голове отца в мельчайших подробностях. Он раз за разом возвращался к телефонным звонкам Сталину, не желавшему выслушать ни его, ни маршала Тимошенко. Они умоляли разрешить остановить ставшее гибельным наступление войск, отвести войска из-под нависшего удара на исходные рубежи. Наверное, они бы не успели, но хотя бы попытаться… Немцы начали окружение советских армий на следующее утро. Чувство вины за загубленные жизни осталось в сердце отца навсегда.

Постоянно возвращался отец к теме смерти Сталина. Никто в те дни не ведал, по какому пути дальше пойдет страна. Как сложатся судьбы стоявших вокруг умирающего тирана членов узкого круга. Одно не вызывало сомнений — без борьбы не обойтись.

История ареста Берии служила еще одной постоянной темой.

Теперь добавилась новая глава — встреча с президентом Кеннеди в Вене.

Рассказ отца в Архангельске не отложился у меня в памяти, стерся массой похожих, слышанных в других местах. О его содержании мне недавно напомнил приставленный в те дни к макету одного из разведывательных спутников ведущий конструктор из нашего конструкторского бюро Марк Бендетович Гуревич.

Человек в высшей степени тонкий и внимательный, он запомнил не только слова, но и интонации и настроение рассказчика. Свои рассуждения отец начал с оценки подхода различных мировых лидеров к проблемам войны и мира. У каждого из них: Эйзенхауэра и де Голля, Идена и Ги Молле, Насера и Мао Цзэдуна — были свои позиции, свои особенности, но, по мнению отца, все они вышли из «холодной войны» и теперь не могли отрешиться от закостенелых стереотипов. «Чтобы поверить в реальность жизни без войны, нужно на мир взглянуть в другой плоскости, по-новому, — вещал отец. — Это очень трудно».

Отец на минуту замолчал. Снова повисла тишина. Он продолжал: «Тем приятнее мне было разговаривать с новым президентом США. Кеннеди смотрит на мир по-иному, он, чувствуется, на самом деле хочет найти выход из тупика». Тут же отец добавил, что Джон Кеннеди многого не понимает, одного — из-за недостатка политического опыта, другого — из-за узости классового мышления. Первое легко исправится, опыт дело наживное, со вторым придется считаться, ничего не поделаешь. В качестве примера он привел позицию президента США, выступившего в Вене против освободительных войн порабощенных народов.