Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

Там он публично на митинге объявил о своей победе. Он считал, что нам удалось заставить агрессоров отказаться от планов нападения на Ирак.

Вопреки ожиданиям отца вопрос о выводе экспедиционных войск из Ливана и Иордании решился оперативно. К концу августа все участники заседания в ООН пришли к общему согласию.

Происшедшие события еще больше укрепили отца в мысли, что в отношениях с империалистами дипломатия становится эффективной, только если она подкреплена реальной силой.

Первое поколение ракет, серьезное оружие, а не просто козырь в дипломатической игре, завершало испытания. Результаты обнадеживали. А вот с боезарядами для них дела обстояли хуже.

Американцы не отреагировали на объявленный отцом мораторий на испытания атомного оружия. Свои испытания они вели успешно и методично. Взрыв следовал за взрывом. И каждый означал, что в арсенале противника прибавление. Мы же топтались на месте. К концу лета отец начал нервничать. Очень немногие последовательно поддерживали отца в его решении об одностороннем прекращении взрывов. В Президиуме ЦК голосов против не раздавалось, а вот генералы и конструкторы ракет брюзжали по углам. Вслух, естественно, никто не высказывался. Не то время.

Хотя мы и первыми взорвали водородную бомбу, конструкция зарядов оставляла желать лучшего. Конечно, разработчики далеко продвинулись вперед по сравнению с 5,5-тонной громадиной термоядерной головной части, планировавшейся на «семерку», но все, что мы имели, относилось в лучшем случае к вчерашнему дню. Завтрашние и даже сегодняшние разработки сулили неуклонно возрастающую мощность взрыва при резком уменьшении веса и размеров. Без испытаний все наработки шли в корзину, ложились на полку.

Давление на отца увеличивалось. Конструкторы порой звонили, а чаще письменно сообщали о результатах законченных работ, приводили сравнительные данные старых и новых изделий, предположительные расчетные параметры аналогичных устройств, испытанных США в Тихом океане. С докладными записками не раз обращался к отцу министр Ефим Павлович Славский. «На какое производство ориентировать заводы — устаревшие или новые конструкции?» — спрашивал он. Изготовление старых зарядов обходилось много дороже. Дмитрий Федорович Устинов доказывал, что миниатюризация головной части приводит к многократному облегчению баллистической ракеты, и не только ракеты — всего комплекса. Без испытаний, без новых зарядов дальнейшие работы по усовершенствованию ракетной техники теряли смысл.

Старый приятель отца министр обороны Родион Яковлевич Малиновский тоже не отставал, он не писал докладных, только ворчал: «Если мы хотим создать современную армию, мы должны иметь соответствующее вооружение, а его не получить без испытаний».

Я уже говорил, что на сей раз и я не поддерживал отца. Каждый американский взрыв отзывался в моем сознании грозным набатом: мы отстаем. А если война? С такими вопросами я не раз обращался к отцу. Он не отвечал, раздражался.

Сейчас я понимаю, насколько трудно ему приходилось. Его инициативу в Америке проигнорировали, а он так много связывал со своим предложением. Совсем не потому, что считал нас лидерами в атомной гонке. Он достаточно хорошо знал реальное положение дел, знал, насколько американцы впереди. Именно поэтому он и рассчитывал на благоприятную реакцию президента США. И тем горше ему приходилось сознавать, что он ошибся в своих предположениях.

Только сейчас, по прошествии десятилетий, становится очевидным, насколько по-разному тогда воспринимали мир он и остальные. И я, и наши военные, и американцы, в сущности, занимали общую позицию. Все мы исходили из простой посылки: ядерную войну можно попытаться выиграть! Она будет чудовищной, потери будут огромны, но победа окупит все. Для победы требуется современное оружие, конечно ядерное. Тут не обойтись без испытаний.

Отец один противостоял всеобщему натиску. Он не сомневался: победы не добиться, она — мираж. В будущей войне нельзя победить, ее нужно избежать. Для сдерживания агрессора достаточно того, что есть. Возможно, уже тогда в его голове стали возникать ростки того, что мы сегодня называем ядерной достаточностью.

Никто его не понимал. Даже ближайшие соратники считали мораторий дипломатической уловкой. Что же говорить о реакции за океаном, где нас считали коварными азиатами, в каждом слове искали скрытый смысл, в каждом предположении глубоко запрятанную угрозу. На недавней встрече отец попытался обратить в свою веру Мао Цзэдуна. Ничего не вышло. Могу себе представить тот горький осадок, который оставался у отца от этих разговоров.