Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

Надеюсь, чувство неудобства длилось не очень долго. Конечно, до конца изжить его не удается ни той, ни другой стороне. Оно сидит, как гвоздь в ботинке, нежданно-негаданно вдруг вторгаясь в, казалось, прочно установившиеся дружеские отношения. Постоянно я чувствовал себя настороже, моя фамилия определяла, что можно, а что нет, какое предложение приемлемо, куда лучше вообще не соваться. За каждую ошибку приходилось дорого платить, если не сразу, то по истечении времени, во сто крат.

За каждым словом приходилось следить, постоянно оглядываться. Казалось, чего проще — поспорил на совещании или даже в курилке. Но и тут меня не оставляли сомнения. Почему собеседники согласились со мной? Я их убедил, или они решили не связываться с моей фамилией? И так постоянно…

После отставки отца в октябре 1964 года в этом смысле мне стало даже легче.

Мой первый рабочий день завершился вызовом наверх, к шефу. Владимир Николаевич поинтересовался успехами. Я с гордостью доложил: постигаю схему автопилота, кое-что уже понял. Он не проявил особого интереса. Хотя этой машине еще только предстояло научиться летать, для хозяина кабинета она уже отошла во вчерашний день. Челомей позвал меня совсем по другому поводу.

По вечерам Владимир Николаевич откладывал хлопотные дела главного конструктора. Совещания, звонки, чертежи отставлялись в сторону. Эти часы он посвящал науке. То он приглашал к себе Михаила Борисовича с его хитроумными приборами. То его кабинет заполняли аспиранты — Челомей преподавал в МВТУ, — и просто те, кого он, по ему одному известным признакам, выделял из общей инженерной массы, почитал достойными приобщиться к таинствам теории колебаний. Иногда возникали жаркие дискуссии у доски. Как их назвать: диспуты, семинары? Порой беседы проходили с глазу на глаз. Но чаще Владимир Николаевич читал лекции. Делал он это феноменально. Глубокие знания сочетались с природным артистизмом. Когда он брал в руки мел и подходил к доске, сухие математические уравнения оживали. В те моменты для него в мире не существовало ничего, кроме узора исполнявших замысловатый танец формул. В финале спадала пелена, сбрасывались ненужные наслоения математических значков и слушателям становилось очевидным, как, к примеру, с помощью уравнения Матье бесконечно малые величины вырастают в реальную силу, способную переворачивать маятник, упрочнять стержни или топить в жидкости еще секунду назад рвавшиеся вверх пузыри. Нужно только правильно выбрать, куда и какие вибрации приложить.

В последующие годы фирма разрослась. С ростом корпусов росли и задачи, которые надлежало решать генеральному конструктору. Свободное время выкроить становилось все труднее, собеседования стали более редкими. А потом традиция угасла совсем. Остались только воспоминания о минувшем и горечь сожаления о «старом доме». Наука не ушла совсем из жизни Челомея, но теперь ею приходилось заниматься урывками.

В первый вечер мы говорили вдвоем. Владимир Николаевич показал мне маятник. С видом заправского фокусника продемонстрировал, как с помощью вибраций он оживает, затем застывает в самых невероятных, казалось, запрещенных законами механики положениях. Я не признался, что уже видел это представление у себя в лаборатории. Не хотел испортить настроение хозяину, любившему театральные эффекты и умевшему их как следует обставить.

К маю завершился период моего обучения в конструкторском бюро, еще не работа, лишь прелюдия к ней. Теперь предстояла тренировка, натаскивание в поле. По мнению Челомея, специалистом не стать, пока не поучаствуешь в испытаниях на полигоне. Первый свой полет в Капустин Яр я совершил вместе с ним.

Действительность мало соответствовала картинам, нарисованным моим воображением, точнее, спроецированным с фотографий американских испытательных баз, которые я видел в иностранных журналах. Летели мы на специальном самолете. Вернее, на обычном, но приписанном не к Аэрофлоту, а к Государственному комитету по авиационной технике. На принадлежащем полигону аэродроме даже неприхотливому Ил-14 сесть не удалось. Посадочная полоса еще не высохла после весенней распутицы. Об этом мы узнали только на подлете. Пришлось срочно решать, куда проситься: в Сталинград или на соседний авиационный полигон. Владимир Николаевич решил садиться у летчиков, так ближе. Из Сталинграда придется добираться поездом, машиной по весенней грязи не проедешь, путешествие займет целый день.